Выключив селектор, капитан тяжело откинулся в кресле и тихо прикрыл глаза. Сутки предстояли тяжелые...

Сэконд, стараясь не шуметь, вышел из кабинета и перекрестился.

Суперкарго же Джастин О'Хмара в это время на цыпочках крался к дверям

грузового трюма. Странное и достаточно неприятное ощущение того, что там – за бронированной дверью – его ждет нечто в высшей степени жутковатое, не покидало его. Но непреодолимое желание узнать, куда, собственно, девались четыре с небольшим часа его жизни – с того момента, когда там – в триста сороковой – в его сознание ввернулась эта кем‑то за его спиной насвистываемая, такая знакомая – вот, только, где он ее слышал – мелодия, и до того мига, когда он понял, что по селектору уже который раз кэп требует найти и прислать к нему неведомо куда запропастившегося суперкарго – а где, собственно, он находился в тот момент? – вот это желание и заставляло суперкарго О'Хмару – человека далеко не отчаянной храбрости – тихо‑тихо, словно к спящему дракону, подкрадываться к двери трюма общего назначения. И еще он хотел знать – куда делась его форменная фуражка.

А за дверью ничего и не было. Точнее были раскрепленные по всем правилам, маркированные и пронумерованные контейнеры, подлежащие разгрузке на "Гринзее‑товарной". И все. В особом закутке, там, где доселе уютно гнездилась в амортизирующих держателях пара неплохо оплаченных и неважно зарегистрированных контейнеров, значившихся за обитателем таинственной триста сороковой, было пусто. Не было нигде и фуражки суперкарго Джастина.

Он судорожно вздохнул. Этой загадки ему было не разгадать. Может, он и узнал бы что‑нибудь от рядового Уинфреда К.Салливана, если бы в его сознании сохранилась их странная встреча в кольце шлюзовых коридоров – тогда, в те, навеки выпавшие из жизни суперкарго, вместе с его форменной фуражкой, четыре часа. И если бы Уинфред К. не поклялся себе и капитану быть немым как могила.

До первой выпивки.

– Мне это не нравится, – стараясь не смотреть на собеседника, сказал Гвидо. Признайтесь, Санди, вы заметили, что замок нашей каюты пытались вскрыть?

– Ну, я сделал в отношении этого некоторые выводы, когда вы поставили дополнительную блокировку...

– По крайней мере трижды замок срабатывал в наше с вами отсутствие... И блокировка оказалась вовсе не лишней... Кроме того... Впрочем, может быть вы и сами что‑нибудь замечали, Следователь?

– Как вам сказать... Вот у одного литературного персонажа – вполне психически нормального типа – была такая странность – его преследовало ощущение, что всегда где‑то за углом прячется лошадь... Вот и у меня последнее время наблюдается что‑то в этом духе... Только, сами понимаете, дело идет не о лошади...

– Вас часто снимали, Санди? Я имею голографическую фиксацию или просто видеосъемку... Тайно.

– Бывало, временами...

– Что до меня, то это, знаете ли – профессиональная болезнь... Работа

в контрразведке это... работа в контрразведке. Так что, я это дело ощущаю уже, – капитан похлопал себя по загривку (Каю вспомнился похожий жест сержанта Шрайбера), – шестым чувством. Так вот, нигде меня так часто не снимали, как на этом благословенном суденышке...

Гвидо прикинул, что для нормального продолжения разговора, собеседника надо "разморозить". Да и разморозиться самому. Слишком уж много скользкой изморози накопилось в этом еще и не начавшемся, по сути, деле. Он извлек из кейса свою знаменитую фляжку, о которой коллеги любили пошутить, что она как старинный "фольксваген" – изнутри значительно больше, чем снаружи, отвернул крышечку – набор объемистых стопок – и плеснул Федеральному Следователю соразмерную дозу хорошо выдержанного коньяка, не забыв и про себя.