Вячеслав Рыбаков: Какая же это теория? Это объективная реальность, данная нам в ощущениях, которая фотографируется, копируется и отображается нашими органами чувств, существуя независимо от них…

Борис Стругацкий: Есть такая болезнь — конспирофобия. Ею страдают миллионы, может быть, сотни миллионов людей на земшаре. Им везде чудятся заговоры — заговор евреев, заговор коммунистов, заговор исламистов, заговор Девяти, заговор пришельцев. По этому поводу написаны тысячи книг и сотни тысяч статей и обзоров. На мой взгляд, все это — неплохой материал для фантастических романов, но на большее конспирофобия никак не тянет. Не серьезно. «Не бывает».

43. Вопрос: А может быть, корень всех бед человечества — в национализме? Может быть, будущее человечества возможно только при условии отказа от разделения на нации?

Эдуард Геворкян: Не представляю себе добровольного отказа, разве что одна нация станет доминирующей и переформатирует все остальные по своему лекалу. «Цветущая сложность» человеческой цивилизации возможна только при многообразии ее составляющих. Впрочем, глобальная «мультикультурная» эмульсия, пусть даже возникшая естественным путем, неустойчива, нежизнеспособна. Человек, как известно, «общественное животное» и всегда будет группироваться по тем или иным параметрам.

Олег Дивов: А в конечном итоге так и будет, просто отнюдь не завтра. «Национальность» уже сейчас для могих что-то вроде дополнительного маркера, важнее гражданство. Со временем и понятие «нации» начнет размываться — если границы станут еще прозрачее, а глобализация еще глобальнее.

Кирилл Еськов: Не думаю… Мы сейчас живем в эпоху ускоренной (я бы сказал — «шоковой») глобализации. И дело вовсе не в том, что статус Всемирной получает многим лично неприятная «культура гамбургера и пепси-колы»; если бы место пепси-колы занимал квас или, скажем, мате, ситуация была бы ничуть не лучше, уверяю. Любой грамотный эколог объяснит вам «на пальцах», что уменьшение биоразнообразия в экосистеме крайне опасно, ибо монокультурные экосистемы (вроде тех же агроценозов) принципиально неустойчивы. А грамотный кибернетик добавит, что это справедливо не только для экосистем, но и для любых систем вообще.

Печаль не в том, что в нашем унифицирующемся мире постоянно (и необратимо) теряются древние породы скота «народной» селекции, местные сорта пива и национальные школы кинематографа — хотя и в этом тоже. Главное — что в таком унифицированном, монокультурном мире несоразмерно возрастает цена ошибочного управленческого решения, даже единичного, и такая ошибка вполне может оказаться fatal error — причем именно что «в мировом масштабе». Убирать внутрикорабельные переборки, дабы облегчить пассажирам перемещения по судну — затея, согласитесь, чреватая…

И в этом смысле национализм — как один из социальных трендов, противостоящих этой «шоковой глобализации» и объективно способствующих поддержанию разнообразия (в кибернетическом, Шенноновском, смысле) — представляется явлением вполне позитивным. На данном историческом этапе, разумеется.

Александр Житинский: Опять приходится повторять, что я не очень верю в будущее человечества. Национализм может быть ужасным без Бога и любви, а может быть прекрасен при наличии оных у отдельных людей или наций, — что труднее, конечно.

Андрей Измайлов: Ещё раз repete: «В Риме живи, как римлянин». Продолжая ряд: в Париже — как парижанин, в Ливии — как ливиец, в Москве — как москвич, далее везде. И тогда никакого национализма, какой бы нации ты не был.