Его синие, лучистые, будто промытые, глаза были устремлены на вождя всех времен и народов.
— Почему он, — я указал пальцем на синеглазого, — не косит?
— А почему он должен косить? — удивился Сталин. — Коммунист всегда смотрит прямо!
А артист красивым тенором разъяснил:
— Пить бросил, вот глаза сами собой и выправились… — и он незаметно мне подмигнул.
Сталин был аккуратно, очень коротко и модно подстрижен. Подстрижены были и усы его. И он сразу стал похож на певца Фреда Мэркури. Вот он открыл рот… а что если он сейчас запоет, подумал я? Но он обычным своим голосом произнес:
— За Ильича вам, товарищ Сюхов, наше большое партийное спасибо! Нам спокойнее, да и ему лучше, пусть уж он отдыхает себе в мавзолее. Поди, привык уж за столько-то лет… Да… Такие вот дела… А вы присядьте пока рядом с нашим новым Генеральным секретарем, — и он кивнул на бывшего артиста. — Да, да, не удивляйтесь, у него очень приятная внешность, не правда ли? Такая… православная, славянская… Назрела необходимость заменить публичных лидеров. Уж больно у них там, в этой российской компартии, рожи неприятные. А у Ванадия Блювалова морда вообще противная — прямо кирпича просит…
— Да и дурак он изрядный, — вдруг выпалил Ворошилов.
— Тебе виднее, — тут же влез Хрущев.
— Кирпича, говорите, просит… Эт-то можно… — подал голос Берия.
— И взгляд у Ванадия отталкивающий… — поморщился Каганович.
— Да, Ванадием хорошо по ночам демократов пугать… — согласился Хрущев.
— То ли дело наш херувимчик! Посмотрите! Красавец! И имя у него такое хорошее, русское. Емельян. А фамилия — и того лучше — Пугачев! Мы его только раз по телевидению показали, и народ тут же за него горой!.. — воскликнул Берия. — Давно надо было такого симпатягу найти.
— Имидж у него хороший — устойчивый… — поглядывая на артиста, сказал Никита Сергеевич.
— Бабы не жалуются, — скромно подтвердил Емельян.
— И молодой… — продолжал Хрущев.
— Проживет долго… — вздохнул Лазарь Моисеевич.
— Если наш Лавруша его не ухлопает… — сказал Никита Сергеевич.
— Генсеками у нас не разбрасываются, — строго посмотрел Сталин на Лаврентия Павловича.
— А как же вы, товарищ Сталин? Кем вы-то будете? Генсеком будет Емелька, а вы?..
— Я оставляю за собой пост вождя всех времен и народов… И вообще я намерен жить вечно…
— Как это? — перепугался Берия.
— А так. Я помирать не намерен. Задумался я недавно, сосредоточился сильно-сильно и твердо решил быть вечным… И буду!..
— Этак каждый сосредоточится…
— А с каждым, Лаврентий, — усмехнулся Сталин, — с каждым это не пройдет…
— Правильно! Это вопрос надо рассмотреть на политбюро и утвердить на пленуме ЦК. Чтобы вернее было. И товарищ Сталин будет жить вечно! — вскричал Никита Сергеевич. |