Алита предупреждающе зарычал и припал к земле, готовясь к прыжку, но Хункапа положил ему на холку огромную лапищу и придержал.

Через мгновение, которое всем показалось вечностью, Симна ибн Синд отступил на шаг и с тягучей неторопливостью убрал меч в ножны.

– Ты – храбрый человек, Этиоль Эхомба. Храбрый и, может быть – только может быть! – даже мудрый. Я видел, на что ты способен. Но если ты полагаешь, что я боюсь тебя, то ты ошибаешься. Симна ибн Синд никогда не испытывал страха. Ни перед солдатами, ни перед великанами, ни даже перед таинственными и могучими колдунами. И уж конечно, не перед пастухами. – Он потер щеку, на которой уже расплывался крупный кровоподтек. – Я всегда считал себя честным и рассудительным. Ладно. Ради всего, что нас связывает, я предаю забвению то, что здесь случилось. Но ты, в свою очередь, больше не давай воли рукам. Клянусь, один раз я готов простить того, кто меня оскорбил, но второго раза не будет.

К Эхомбе уже вернулось прежнее спокойствие.

– Ставка, мой друг, побольше, чем твоя гордость. Меня ждет семья, дом. Тебе не понять, что значит ответственность за дом и семью. Свой дом ты носишь с собой.

– Эх, братец, неужели за все это время ты не убедился, что мой выбор лучше? Так легче жить. Дом! – В голосе Симны послышались горечь и презрение. – Человек возводит жилище, годами его обустраивает, а пожар, буря, землетрясение или шайка мародеров, наконец, в мгновение ока его разрушают. Дети умирают в младенчестве, жены заводят любовников… – Он ударил себя в грудь. – Я – свободный человек, Этиоль! Мой дом – весь белый свет, а семья – все, с кем я подружился.

Эхомба устремил взгляд на запад, вдоль ущелья, ведущего к океану Аурель. Но, казалось, он видит там что‑то совсем другое. Потом сказал:

– Белый свет можно считать домом, Симна. Но не родным очагом. А что касается семьи… Мне бы хотелось, чтобы ты когда‑нибудь обзавелся ею.

Он повернулся и жестом позвал за собой остальных. Хункапа Аюб и Алита двинулись следом.

Симна занял свое привычное место рядом с пастухом. Он шел мрачный – и вдруг улыбнулся: его жизнерадостная натура снова взяла свое.

– Так я хотел спросить, братец, – что бы ты делал, если бы берсерк успел отпустить молот?

Эхомба криво улыбнулся.

– Тогда, наверное, мой друг, нам пришлось бы его убить. В ту минуту мне некогда было об этом задумываться. Амулеты, мази и снадобья, которыми мудрецы нашей деревни снабдили меня, способны совершать не более одного чуда за раз.

Симна потрогал синяк.

– Для пастуха, чьи дни проходят среди овец и коров, ты оказался на редкость опытен в кулачном бою.

– Человека свалить куда легче, чем молодого бычка – сказал Эхомба и снова уставился на дорогу.

Симна вдруг рассмеялся.

– Хотел бы я увидеть рожу этого берсерка, когда он опустится на землю!

Эхомба был поглощен своими мыслями. Но все же услышал эти слова.

– А кто сказал, что он когда‑нибудь опустится?

XXII

С хребта открывался ослепительный вид. Между горами и морем лежала плодородная зеленая равнина, на которой там и тут виднелись пятнышки лесов и небольших рощиц. С севера на юг, насколько хватало глаз, тянулась цепь пологих холмов. Между холмами были разбросаны небольшие фермы, а у залива раскинулся город.

Этиоль Эхомба поставил ногу на камень, наклонился вперед, руку положил на бедро – и так застыл. Легкий ветерок теребил его заплетенные в косички волосы.