Я попыталась поставить себя на его место: понять, что он чувствовал, когда его подвесили вверх ногами и оставили дожидаться смерти.

Хотя мне самой умирать еще не доводилось, я много и долго упражнялась в стойке на голове, чтобы стимулировать мыслительный процесс. Доггер заверил меня, что это не приводит к смерти. Только люди со слабым сердцем рискуют умереть, стоя на голове продолжительное время.

Были ли у мистера Сэмбриджа проблемы с сердцем?

Если да, я найду подтверждение в его аптечке. Рецепты на что-нибудь, содержащее тиоцианат, нитроглицерин или любой другой алкалоид, который получают из вьюнка полевого или чемерицы.

Прошу прощения за уклонение от темы, но именно об этом я думала в тот момент. Так устроен мой мозг. Жизнь вовсе не такая, как описывается в романах о Шерлоке Холмсе. В реальности мозг не движется по цепочке размышлений из пункта А в пункт Б, В, Г и так далее, словно поезд по рельсам, который в конце концов с радостным «Ту-ту!» прибывает в последний пункт назначения, и дело решено.

Совсем наоборот. В реальной жизни аналитические умы вроде моего постоянно работают во всех направлениях сразу. Это все равно что лупить кувалдой по миске с вареньем; это как взрывающиеся галактики, как фейерверк, который устроил перебравший лишнего пиротехник.

Только сейчас я обратила внимание на обстановку в комнате. Я была так поглощена изучением останков мистера Сэмбриджа, что даже не заметила, что находится в его спальне.

У меня возникло впечатление, будто машина времени чудесным образом перенесла меня во времени и пространстве и я оказалась в спальне Джепетто, резчика по дереву из «Пиноккио».

Я изумленно рассматривала предметы обстановки — мягко выражаясь, выдающиеся.

Например, кровать с пологом на четырех столбиках являла собой стаю резных ангелов: пухлых деревянных херувимов, улыбавшихся и искоса поглядывавших друг на друга.

Я вспомнила строчку из «Гамлета»:

Но эти ангелы вовсе не пели песни испуганной фигуре в пижаме. Они скорее неуклонно тащили его за вырезанные из дерева ноги к адскому котлу в изножье кровати. Рот жертвы был широко распахнут, и она падала в огонь, оскалив крошечные зубы в беззвучном крике.

Очень напоминает прискорбные обстоятельства смерти настоящего мистера Сэмбриджа.

Две фигуры, падающие в вечность: деревянная и из крови и плоти.

Какой вывод можно сделать из этого?

На стене рядом с кроватью находилось нечто, сначала показавшееся мне веером леди из XVIII века: огромный кружевной полукруг, который при ближайшем рассмотрении оказался огромным кораллом.

Ножки прикроватного столика были выточены в форме змей, поддерживающих мраморную столешницу, на которой лежали два шиллинга и шестипенсовик, ключи, серебряные карманные часы с цепочкой и брелоком, статуэтка горгульи размером с кулак, выточенная из какого-то темного дерева, может быть, черного, обломок карандаша, серый пух, указывающий на то, что эти вещи были извлечены из чьего-то кармана, и билет из тотализатора.

Я с болью вспомнила, как прошлым летом мы с Даффи купили отцу на день рождения билет на эти же скачки.

«Это самый большой выигрыш за всю историю, — сказала я ему, вне себя от волнения, и протянула билет. — Больше двадцати тысяч фунтов».

Двадцать с чем-то тысяч фунтов помогут облегчить финансовые проблемы отца, думала я.

Отец нахмурил брови, а я продолжала стоять с билетом в протянутой руке.

«Я ценю твою заботу, Флавия, — сказал отец. — Очень мило с твоей стороны, но я не могу его принять».

Он был в таком же замешательстве, что и я.

«Никогда не играй на скачках, — сказал он. — Ты не должна пользоваться слабостями других людей. Ты прекрасно знаешь, что лотереи вне закона».

«Но…»

«Нет, Флавия.