Алан Брэдли. Трижды пестрый кот мяукнулЗагадки Флавии де Люс - 8
Ширли — тогда, сейчас и всегда
1
Дождь хлещет по лицу ледяными струями, но мне наплевать. Я прячу подбородок в воротник макинтоша, опускаю голову и пробиваюсь сквозь буйствующие стихии. Упорно кручу педали велосипеда по направлению к Бишоп-Лейси, спасаясь от адских тварей. Последние двадцать четыре часа были сущим кошмаром. Все, о чем я могла думать, — как убраться из Букшоу подальше. Подо мной отчаянно скрипят колеса «Глэдис». Пронзительный холод пробирает ее стальные кости насквозь и заставляет поскрипывать резиновые сухожилия. Она сильно вздрагивает на скользком асфальте и угрожает вот-вот слететь с дороги и сбросить меня в ледяную канаву. Мне хочется кричать навстречу ветру, но я молчу. Хотя бы одна из нас должна контролировать себя. Я пытаюсь навести порядок в мыслях.
Сначала меня выдворили в Канаду, затем еще раз, только теперь уже из женской академии мисс Бодикот (можно считать или не считать это двойной немилостью), должна признать, что я с нетерпением ждала воссоединения с семьей: отцом, двумя старшими сестрами Фели и Даффи; кухаркой и домоправительницей мисс Мюллет, а самое главное — с Доггером, отцовским помощником и мастером на все руки. Как и любой путешественник через Атлантику, я днем и ночью мечтала о возвращении в Англию. Отец, Фели и Даффи, конечно же, встретят меня в порту, а может быть, своим присутствием меня почтит даже тетушка Фелисити. Они будут размахивать плакатами со словами «Добро пожаловать домой, Флавия», воздушными шариками и всем таким. Разумеется, они будут делать это скромно, ведь мы, де Люсы, не любим выставлять чувства напоказ. Но когда корабль, наконец, пришвартовался в Саутгемптоне, под дождем, спрятавшись под темным зонтиком, стоял только Доггер. Разлука странно повлияла на меня, поэтому, вместо того чтобы броситься ему на шею, каков был мой изначальный план, я сдержанно протянула ему руку. И сразу же пожалела об этом. Но слишком поздно, момент упущен, возможности больше нет. — Боюсь, я принес плохие новости, мисс Флавия, — сказал Доггер. — Полковник де Люс болен. Он лежит в больнице с воспалением легких. — Отец? В больнице? В Хинли? — К сожалению, да. — Мы должны поехать навестить его, — сказала я. — В котором часу мы можем там быть? — Нам предстоит долгое путешествие, — объяснил Доггер. — В пять часов двадцать пять минут из Саутгемптона отправляется поезд, который доставит нас в Лондон на вокзал Ватерлоо, а там в семь часов мы сядем в такси, которое отвезет нас через весь город к другому вокзалу. Мы окажемся в Доддингсли только поздно вечером, а в Бишоп-Лейси, Хинли и больнице можем оказаться лишь к ночи, когда приемные часы давно закончатся. — Наверняка доктор Дарби… — начала я. Но Доггер печально покачал головой, и только сейчас я поняла, насколько серьезно состояние отца. Доггер не из тех людей, которые утверждают, что все будет хорошо, зная, что это не так. Его молчание говорило само за себя. Хотя нам так много надо было рассказать друг другу, в поезде мы говорили мало. Мы смотрели в окно, заливаемое дождем, на проносящиеся мимо пейзажи, и сгущающиеся сумерки приобретали цвет старых синяков. Время от времени я посматривала на Доггера, но обнаружила, что разучилась читать по его лицу. Доггер многое пережил вместе с отцом в японском лагере для военнопленных во время войны, и с тех пор время от времени его мучают ужасные воспоминания, от которых он превращается в слабого хнычущего ребенка. Однажды я спросила его, как им с отцом удалось выжить. |
