|
Три раза он восклицал: «Ну, теперь готово!», но затем прибавлял: «Нет! Хоть повесьте, а все еще не готово!» В последний раз он прибавил еще несколько слов, но они, к сожалению, не-печатны. После этого он окончательно рассвирепел и набросился на мой многострадальный велоси-пед, как на живого врага; но тот не позволил оскорблять себя безнаказанно. В бойкой драке по-ложение сторон поминутно менялось: то велосипед лежал на дорожке, а Эбсон на нем – то Эбсон на дорожке, а велосипед на нем; если человеку и удавалось наскочить на врага и с победоносным видом сжать его коленями – то ненадолго: в следующее мгновение враг быстро поворачивался и наносил рулем ловкий удар прямо в голову человеку. Было три четверти первого, когда Эбсон поднялся с земли, всклокоченный, грязный и ис-царапанный и, вытирая вспотевший лоб, проговорил: – Ну, довольно! Я отвел его в кухню, где он привел себя в порядок, насколько это было возможно без по-мощи соды и перевязочных материалов. Отправив его домой, я взвалил велосипед на извозчика и повез его к мастеру. Тот посмот-рел и спросил, чего я от него хочу. – Я хочу, чтобы вы его отремонтировали, если это возможно. – Нелегкое дело. Но я попробую! Эта «проба» обошлась мне два фунта и десять шиллингов, но не привела ни к чему: в конце лета я предложил одному магазину продать мой велосипед хотя бы по бросовой цене. Не желая обманывать публику, я просил предупредить, что велосипед был в употреблении целый год. – Лучше не обозначать, сколько именно времени он был в употреблении, – снисходительно отвечал на это комиссионер. – Между нами говоря, на этом мы ничего не выгадаем. Не будем говорить ничего ни про год, ни про десять лет службы, а возьмем за него сколько дадут. Я не настаивал и предоставил все дело ему; наконец кто-то дал пять фунтов, и в магазине мне сказали, что это даже очень много. Да. Хотя я лично больше люблю ездить на велосипеде, чем разбирать его, но разборка есть тоже своего рода спорт и даже не лишенный некоторых преимуществ: для этого не нужно ни хорошей погоды, ни гладких дорог, ветер не мешает, и все что требуется, – это молоток, отверт-ка, тряпки и бутылочка машинного масла… Положим, вид делается подозрительный и у велоси-педа, и у мастера, но ведь нет радости без помехи. Если велосипедист похож на паяльщика, то это еще не большая беда, так как дальше первого верстового столба он все равно не уедет. Обоими видами спорта одновременно овладеть невозможно: надо быть или механиком, или велосипедистом. Если что-нибудь случается с моим велосипедом, когда я катаюсь за городом, я сажусь на обочине и жду, пока проедет телега. При этом опасность является только со стороны проезжаю-щих любителей «разборки»: увидя лежащий на боку чужой велосипед, они соскакивают на всем ходу и бросаются к нему с дружелюбно-восторженным кличем. Прежде я пробовал отклонять любезность следующими словами: – Ничего, ничего! Пожалуйста, не беспокойтесь из-за меня. Поезжайте дальше, прошу вас. Но теперь я научен горьким опытом и всегда говорю: – Оставьте меня в покое, или я размозжу вам голову! Только такими словами и отчаянным видом еще можно отвести беду. Джордж пришел пе-ред вечером узнать, все ли будет готово к среде. – Все, – отвечал я, – кроме, может быть, тебя и Гарриса. – А что твой тандем? – Здоров. – Не надо ли его разобрать? – Возраст и опыт научили меня, что в жизни почти нет места стопроцентной уверенности, но в данном случае ты задаешь вопрос, на который я отвечу с непоколебимой убежденностью: нет, мой тандем не требует ни чистки, ни разборки, и если я доживу до среды, то никто в мире к нему не притронется. – Что это ты заговорил высоким стилем? Я бы на твоем месте не раздражался понапрасну. Ведь придет день, когда между тобой и ближайшей велосипедной мастерской очутится один из холмов Шварцвальда, и тогда ты будешь кричать и ворчать на всех, требуя, чтобы тебе подавали отвертку, масло, молоток и держали велосипед. |
