|
Всего шариков нашлось шестнадцать; я положил их в свою шляпу и поставил ее на сту-пеньку крыльца. Это было не особенно умно, но чужая глупость заразительна. Не успел я оглянуться, как он великодушно выразил желание осмотреть заодно и цепь и немедленно принялся снимать с нее кожух. Я хотел было остановить его, процитировав замеча-ние одного опытного спортсмена: «Лучше купить новый велосипед, чем самому снимать кожух с цепи». Но он отвечал с убеждением: – Так говорят только профаны. На самом деле нет ничего легче. И действительно, через три минуты футляр лежал на дорожке, а Эбсон усердно искал вин-тики, которые куда-то исчезли. (К счастью, я не встречал этого господина с тех пор, но, кажется, его звали Эбсон). – Удивительно! Ничто так таинственно не исчезает, как винты! – повторял он. В эту минуту в дверях показалась Этельберта и очень удивилась, видя, что мы еще не тро-нулись с места. – Теперь уже скоро! – отвечал он. – Я только разобрал велосипед вашего мужа, чтобы ос-мотреть, все ли в порядке. За этими машинами необходимо следить, даже за самыми лучшими. – Когда вы кончите и захотите умыться, можете пройти в кухню, – заметила Этельберта и прибавила, что она с Кэт отправляется покататься под парусом, но к завтраку непременно вер-нется. Я готов был отдать золотой, чтобы только отправиться вместе с нею, – глупец, ломавший на моих глазах велосипед, уже вымотал из меня всю душу. Здравый смысл подсказывал мне, что я имею полное право взять его за шиворот и вытолкать из моего сада; но я, будучи слабым чело-веком в отношениях с другими людьми, продолжал молча смотреть, как калечат мою собствен-ность. Он перестал отыскивать винты, говоря, что они всегда находятся в ту минуту, когда ждешь этого меньше всего, и принялся за цепь. Сначала он натянул ее как струну, а потом отпустил вдвое слабее, чем она была сначала. После этого он решил вставить переднее колесо. В продолжение десяти минут я держал велосипед, а он старался поставить колесо. После этого я предложил поменяться местами. Поменялись. Через минуту он вдруг почувствовал необ-ходимость пройтись по дорожке, прогуливаясь, – он объяснял, что пальцы надо очень беречь, чтобы не прищемить их. Наконец колесо попало на место. В ту же секунду он разразился хохо-том. – Что случилось? – спрашиваю. – Я осел! – говорит, а сам заливается. Тут я почувствовал к нему уважение и поинтересо-вался, каким образом он пришел к этому открытию. – Да ведь мы забыли шарики! – отвечал он. Я оглянулся. Моя шляпа лежала на земле, а любимый молодой пес Этельберты поспешно глотал стальные шарики один за другим. – Он умрет! – воскликнул Эбсон. – Нет, ничего, – отвечал я. – На этой неделе он уже съел шнурок от ботинок и пачку иго-лок. Щенков природа иногда толкает на подобные поступки. Но меня очень беспокоит велоси-пед. У Эбсона был счастливый характер. – Что ж, соберем все, что осталось, и вложим на место! – Весело сказал он. – А затем по-ложимся на судьбу. Нашлось одиннадцать шариков. Через полчаса пять из них были вставлены с одной сторо-ны и шесть с другой. Колесо болталось так, что это заметил бы каждый ребенок. Эбсон казался уставшим и, вероятно, с удовольствием отправился бы домой, но теперь я решил не отпускать его. Моя гордость – велосипед – был разбит; о катанье нечего было и думать; мне лишь хотелось чем-нибудь отплатить Эбсону. Поддержав его упавшее настроение стаканом эля, я сказал: – Смотреть на вашу ловкость – просто наслаждение! Слабым людям полезно видеть в дру-гих столько энергии, столько уверенности в себе! Ободренный таким образом, он принялся надевать крышку на цепь. Сначала он работал с одной стороны, прислонив велосипед к стене дома; потом с другой стороны, прислонив его к дереву; потом я должен был держать велосипед посреди дорожки, а он лежал на спине, головой между колес, и работал снизу, орошая себя машинным маслом; потом он заметил, что я ему только мешаю, перегнулся через велосипед поперек, изобразив вьючное седло, – и рухнул на голову. |
