Мебель, предметы обстановки, а также старая бабка Димы Пономаренко теперь отсутствовали, так как могли испортить весь путь познания. Вещи он, как и любой истинный последователь Ангелайи, отдал самому гуру. Отдал все до единой, и деньги — до последней копейки. Бабку же, как полностью бесперспективную, хотел пустить в расход, но вот только старая это как-то почуяла и сбежала куда-то в глубинку, где у нее по слухам имелась полуразваленная избушка.

Рамена подозревал, что это она трижды посылала к нему дюжих врачей в белых халатах, которые настойчиво стучали в дверь, а потом пытались ее сломать. Не вышло, эти погрязшие в грехах нелюди не знали, что в секте каждый стоит друг за друга. Послушники спрятали Рамену у себя и позволили ему пересидеть налеты и выйти между делом на вторую ступень Добра.

Теперь уже больше двух месяцев никто не отвлекал послушника от самосозерцания, и он семимильными шагами двигался к истине.

Вот хотя бы эти силуэты в окне — явный прогресс! Уже третью неделю Рамена спал не более трех часов в сутки и постепенно впал в так называемое «пограничное» состояние, при котором сон ломает отведенные ему границы и обильно пятнает грязными лапами подсознания непоколебимый вроде бы реал. Если галлюцинации становились слишком слабыми, брат Рамена воспринимал это как понижение чувствительности и спешно добавлял Ангелайев отвар, после чего видения возвращались с новой силой. Что есть — то есть, безумно скучные и безрезультатные медитации первых ступеней ушли навсегда, и жизнь все больше становилась похожей на нескончаемый сюрреалистический сон.

Не то, чтобы Рамене это очень не нравилось (новое существование его играло красками и ясными целями), но вот мысль о предстоящей Череде снов, снова и снова выползала из заболоченного краешка сознания, и изгнать ее не могло даже активное промывание мозгов самим Просвещенным Гуру.

Вздохнув, Рамена поднялся (он ощущал в теле небывалую легкость, потому что уже третий день питался одними отварами) и прошествовал на кухню, выключив по пути японский сиди-проигрыватель, оглашающий комнату тантрическими мелодиями. Проигрыватель был единственным, что осталось от прежнего меломана и любящего внука Димы Пономаренко.

Кухонный кран раскатисто рыгнул и напрочь отказался наполнять теплой водой оцинкованный тазик для омовений. Рамена и ухом не повел, повернув ручку с синей полоской, он налил в сосуд ледяной влаги и поставил нагреваться на единственную свободную комфорку. Варево в очередной раз выползло из-под крышки и рухнуло в тазик со слабым всплеском. Так даже лучше. На свете было немного вещей, способных вывести из себя истинного адепта гуру Ангелайи. С невесомой улыбкой Рамена-нулли вернулся в комнату для медитации и тут же увидел вырисованную черными расплывающимися буквами на стене надпись — «Череда снов». Повисев секунду, буквы расплылись и бесследно исчезли. Улыбка Рамены поблекла, но он поспешил продолжить медитацию. Истинные адепты Ангелайи никогда ни перед чем не останавливаются!

Рамена не знал этого, но зайдя так далеко, сам собой остановиться уже и не смог бы.

3

— Ты, дед, стой на месте!

Павел Константинович ошеломленно замер, вырвавшись из тягостных дум. Узкую арку между не первой свежести домами перегораживали двое. За ними открывалась панорама двора, полускрытая пеленой дождя. И здесь в арке, что-то капало — гулко, размеренно.

Это был логичный конец такого мерзкого дня для Павла Константиновича Мартикова, старшего экономиста самой крупной в городе фирме «Паритет», а ранее — старшего же экономиста, отдавшего концы в бурной схватке с частниками единственного городского завода.

Когда Мартиков заканчивал свой вуз, еще в те незапамятные времена, будущее виделось ему просторным и безоблачным, то есть подобным штилю над Тихим океаном. Оно обещало немного работы, и много-много финансов, льющихся в его, Мартикова карман.