— Я не могу! — заявил Николай, — нет, я не могу без него! Как же так!

— Сможешь. — Сказал его скрывающийся в тени собеседник. — Ты ведь уже чувствуешь руку выбора у себя на плече?

— Руку? Да я… — но в этот момент собирающийся сказать нечто резкое и, может быть, даже непечатное, Пиночет и вправду на секунду ощутил что-то тяжелое на своем правом плече. С тихой паникой скосил глаза, ничего не увидел и заорал испуганно. — Да кто ты вообще такой?!

— Тот, кто тебя спас. — Ответили ему. — И тот, кто отучил тебя о зелья, так что можно сказать — спас еще раз. Я твой работодатель, твой наставник и твой хозяин, Николай. Вот кто я такой. А кто стоит надо мной… я тебе скажу со временем. И вот что еще: в данный момент вы свободны, но как только я позову, как только дам вам задание — вы должны будете его выполнить. У нас пока не хватает нужных людей, таких как вы. А ведь скоро Исход.

— Что за исход?

— Просто Исход. И не что, а куда. Его время придет очень-очень скоро. Я надеюсь, вы успеете подготовиться к нему.

— Исход? — тонким голосом спросил стоящий рядом Стрый, — А это не смерть?

— Нет, — усмехнулся их спаситель. — Ничего общего. — А после повернулся и неторопливо зашагал прочь, оставляя ошеломленных напарников за спиной.

Те молча следили, как он идет по улице, как его мягко и почти бесшумно нагоняет черный иностранный автомобиль, притирается совсем рядом, как верная собака подходит к ноге хозяина. Как идущий останавливается, открывает дверь и садится в машину, которая почти сразу же трогается с места. Задние фонари авто горели демоническим рубиновым светом.

Стрый испуганно покосился в сторону гаража — вопли пораненного пилой охранника затихли. То ли понял, то ли… Ключ торчал в замке, и Малахов осторожно притворил створку двери, а потом и закрыл ее.

— Пусть посидит. — Сказал он тихо, — как мы там сидели.

Не разговаривая, напарники двинулись вниз по улице по направлению к собственному дому. Шагали по треснутому асфальту, дышали свежим после подвала воздухом, смотрели по сторонам.

Что-то изменилось за те без малого две недели, что они провели в подземном карцере. Неуловимо, но все-таки это чувствовалось. Да, Николай не зря сравнил город с муравейником, вот только раньше этот муравейник был спокоен, а теперь кто-то пришел и разворошил его палкой, вскрыл подземные галереи и, может быть, добрался даже до толстой, белесой матки с нежной тонкой кожицей. И забурлил муравейник, заполнился черными блестящими телами его обитателей, что мельтешили, как безумные, создавая видимость хаоса, но при этом выполняя сотни и тысячи мелких важных дел.

Слишком много народа на улицах. Слишком много даже для лета. Тут и там напарникам попадались подозрительные одиночки — пьяные и шатающиеся, а также совершенно трезвые и с острым горячечным взглядом, одетые в неприметную одежду, и потому почти сливаясь с ночными тенями. А иногда целые группы плотной массой продвигались уверенными быстрыми шагами и внимательно присматривались к окружающим зданиям. Одинокие прохожие, завидя этих людей, которые, кстати, все как один были крепки и подтянуты, поспешно сворачивали с улицы и стремились как можно скорее раствориться в темноте. В одном из темных дворов кого-то били, и ядреный мат заглушал крики жертвы.

А через квартал, в другом дворе, под ярким оранжевым светом возле карусели возились дети, и их звонкие крики были слышным метров за сто. Николай глянул на часы, понял, что они давно стоят, и навскидку определил, что сейчас приблизительно час ночи. А дети играли, и непонятно было, куда смотрят их родители, потому что совсем рядом обреталась дорогая серебристая иномарка, подозрительный народ ссорился и кричал возле нее, и ссора грозила перерасти в серьезную драку.