— Ты чего споришь?! Нам о спасении надо думать, а ты морду отворотил!

Не глядя больше на притихшего напарника, Пиночет подтянул к себе миску. Так и есть: мутный бульон с кусочками сероватого вываренного мяса. Наверное, не говяжьего. Дух от миски шел омерзительный. Кроме того, о ложках их чудовищный пленитель не позаботился. А лакать по-собачьи? Нет уж!

Лампочка под потолком горела все время, слепила глаза, а лежать было возможно только на спине. Еще можно было сидеть, но тогда кирпичная кладка больно врезалась в тело.

— Все, — сказал Стрый и ногой отпихнул утку подальше, в центр комнатушки, где сложных форм сосуд и остановился, как некий монумент с выставки современного искусства. От нее исходил характерный запах, который мешался с миазмами из мисок и приобретал еще более резкое амбре.

— Колян… — спросил Стрый через некоторое время, — как ты думаешь, зачем он нас сюда посадил?

Пиночет не ответил, он был в думах. Кроме того, клопы — мерзкие маленькие насекомые с черными спинками и блестящими бусинами глаз. Они крошечными слониками передвигались по матрасу и потихонечку забирались в складки Пиночетовой одежды. Об их присутствии он узнал только тогда, когда первый хоботок вонзился ему в кожу. К счастью, одна рука у него еще была свободна, и крошечным кровопийцам настал конец. Но только тем, до кого он смог дотянуться. Остальные, угнездившись преимущественно на спине, безнаказанно пускали ему кровь.

И потянулись долгие и однообразные часы, заполненные борьбой с насекомыми, созерцанием одинокой, но мужественно несущей свет, лампочки, да отвлеченными думами. Пиночет не верил, до сих пор не мог поверить, что они очутились в такой глупой ситуации. Да, опасной, и, может быть, безнадежной, но насколько идиотской! Николай даже пару раз хихикнул, представив себя со стороны. Но этот смешок тут же угас.

В конце концов, Пиночет задремал.

А когда очнулся с тяжелой гудящей головой, то почувствовал — что-то изменилось. Свет лампочки стал ярким, он резал глаза и выжимал из них слезы. В затылке постукивало, словно там работал маленький, но очень активный отбойный молоток. Тело ныло от неудобной позы, а еще очень чесалось. Да, такой неприятный зуд, спрятавшийся под кожей.

Пиночет поднял свободную руку и яростно почесался, поминая кровожадных насекомых недвусмысленными словоформами. А потом рука его потрясенно застыла, потому что он понял, что насекомые тут совсем не причем.

Чесотка, легкая лихорадка, боль.

— Ой, нет… — простонал Николай с вселенским отчаянием. В голосе его было столько тоски и горечи, что выглядел он неким второсортным актером, явно переигрывающим на сцене.

В отчаянии он яростно драл себя ногтями, но знал — этот зуд никуда не пропадет. Он теперь будет с ним долго, очень долгий период времени.

Маленький, сделанный из полупрозрачного, молочного цвета стекла, монстр внутри Николая снова пробуждался и уже готов был начать разрывать его внутренности своими острыми игольчатыми когтями. Кумар, ломка, называйте, как хотите. Совсем забыли про морфин, забыли впервые за сколько? За полгода, верно? Потрясение при поджоге «Паритета», езда на заднем сиденье машины этого маньяка.

Пиночет очень сомневался в том, что похититель поделится с ними морфином.

— Опять, — простонал Пиночет еле-еле и, обратив глаза к шероховатому потолку, возопил: — Да за что?

— Тише, — молвил сидящий рядом Стрый, — тише, у меня голова…

— Да что твоя голова, что!? Ты хоть знаешь, что нас ждет!?

— Знаю, — сказал Стрый угрюмо.