«Да он волколак! — крикнул он про себя. — Вампир!»

В его нынешнем мире — мире болезненных грез, такие мысли были вполне естественными.

В глубине души он все еще надеялся, что кто-нибудь их спасет и принесет морфин.

Но чуда не случилось, и они прошли через полный цикл мучений. Эдакие метафизические девять кругов ада — от полной зависимости до полного физического освобождения. Такого не было давно, очень давно, может быть, не было вовсе? Пиночет не помнил. Трудно что-то вспомнить, когда мимо тебя течет вечность.

На закате пятого дня их пленения все закончилось. Мужественный, в отличие от сознания, организм, с упорством камикадзе избавляющийся от накопившегося в жилах яда, мог считать себя свободным. Сознание же осталось в плену.

Николай очнулся в состоянии только что воскрешенного зомби и некоторое время мог только лежать без движения и смотреть в потолок (свет снова горел). Какое-то время спустя пленник приподнялся и принял сидячее положение. Состояние было аховое, и спроси у Васютко ранее: может ли человек в таком состоянии быть живым, — тот только бы рассмеялся в лицо.

Но правда жизни любит ломать хрупкие иллюзии, которые мы так любим изобретать для себя.

На полу обнаружилась миска с давешним бульоном. Корчась от боли в измученном теле, Пиночет подтянул ее к себе и, давясь и задыхаясь, выпил емкость до дна. Вкуса не почувствовал, зато ясно ощутил, как наполняются водой все клеточки его тела. Нет, не зомби он себя чувствовал, а возвращенной к жизни двухтысячелетней мумией. Рядом лежал без сознания Стрый и его миска, которую Пиночет тут же использовал без малейших зазрений совести. К чему ему бесчувственному еда?

Потянулся, чтобы поставить миску на пол, и тут обнаружил, что левая рука больше не прикована. Наручник на ней сохранялся, а вот самодельный штырек вышел из крошащейся кладки и теперь болтался на левой руке. Конечность была покрыта багровыми ссадинами, так что не было сомнений, каким образом штырек покинул стену. Пиночет сам же его и вырвал, мечась в конвульсиях.

Не веря, он поднес руки к глазам. Грязь под ногтями, желтоватая нездоровая кожа. Он что, свободен?

— Свободен… — выдохнул Николай.

Посмотрел на Стрыя. Тот бледный, под глазами черные круги, но дышит. Пиночет подполз к напарнику (что далось ему с некоторым трудом, так что ему на ум пришла вдруг собственная детская фотография на которой он в возрасте шести месяцев пытается одолеть ползком необъятную длину старенького дивана), тогда, он, вероятно, прикладывал схожее количество усилий.

Ухватился за Стрыев наручник и дернул — ноль эффекта. Никаких сил, ни веса.

Он отпустил наручник и с сомнением посмотрел на Стрыя. Оставлять его здесь как-то не хотелось. Но, с другой стороны, если он все равно не транспортабельный… В конце концов, Пиночет нашел компромисс, и убедив себя, что он только отправляется на разведку, пополз к двери, отчаянно надеясь, что она не заперта (а у него были основания так полагать, потому что он ни разу не слышал, чтобы за ней щелкал замок).

Пиночет навалился всем весом на железную дверь, и она вяло и нехотя стала открываться. Сверху пал сероватый дневной свет и одуряющий поток свежего воздуха. Некоторое время Пиночет постоял так на всех четырех, наслаждаясь бытием, а потом пополз вверх по крутым бетонным ступенькам. Насколько он помнил, погреб находится под гаражом, а ступеньки кончаются довольно узким лазом.