Помню, где-то вычитал мнение о том, что наш мир и есть Ад. Охотно верю. Во всяком случае — мой родной и страстно нелюбимый город.

Только ханыгам у ларьков со спиртным на все наплевать. Каждый день вижу эти испитые рожи. Они мне улыбаются, представляешь, дневничок, наверное, так же презирают меня, как я их.

Тошнит от этого. Сегодня с утра встретил давешнего писаку — моего соседа журналиста. Шел с такой рожей, словно обгадился. Да бледный, как будто спиртным наливался всю неделю. На меня глянул, так отшатнулся, заторможенный. Неужто, боится? Туповат, как и все, но что-то понимает? Не знаю, да и наплевать. Все в этом городе сходят с ума.

Я больше не смотрю по ночам в окна. Мне неприятна луна — равнодушное светило с лицом мертвеца. Слишком много пакостей освещает она своим бледно-голубым сиянием. Эти вопли вдалеке. Да припозднившиеся прохожие, как ненормальные затевают свары и стычки, стоит им задеть легонько друг друга. Ни одна ночь не обходится без мордобоя под моими окнами. Приезжает милиция и начинает без жалости бить правых и виноватых.

Впрочем, правых там нет — одни виноватые. Мне интересно, что происходит ночами в участке? Куда они сажают задержанных?

Иногда мне хочется спуститься и принять участие в драке. Это безумные мысли, но они упорно всплывают из каких-то темных, полных нечистот, глубин мозга. Я стараюсь не обращать внимания, и этой ночью даже пробовал писать стихи, чего никогда не делал будучи в таком состоянии, как сейчас.

Написал, потом прочел и разодрал тетрадку в клочья. Всю. Целиком. Эти мрачные бредни полны крови и насилия. Но я не из-за этого их уничтожил — мои декадентские вирши обладают какой-то мрачной притягательной эстетикой. Хочется их смаковать.

Но нельзя смаковать убийство.

Наверное, со стихами законченно. Печально это сознавать, рифмуя слова, я всегда испытывал особое чувство. Некая возвышенность, ощущение дара, твоего дара, которого нет у других. Который делает тебя выше и утонченней их.

Который дает потрясающее по силе чувство нужности. Смысл жизни в созидании? Я согласен. Есть только я да корявые строчки на бумаге.

Тяжело будет от этого отвернуться. Но плодить монстров — нет уж, это не для меня. Пусть даже мои монстры живут на бумаге. Сон разума порождает чудовищ — подпись под химерической гравюрой.

Так вот что я хочу сказать. Мы во сне. Весь город во сне и активно плодит химер. Тысячи жителей бодрствуют и одновременно спят, и у каждого есть своя химера. Может быть, это они бродят ночами и воют на далекую луну.

Все, пора закруглятся, пока меня не унесло в полную метафизику. Сейчас попробую заснуть. Хотя, вряд ли это удастся — сон во сне, что может быть глупее?

Думаю, это все не может продолжаться вечно. Я очень на это надеюсь.

6

В попытке спастись Василий наткнулся на Евлампия Хонорова — удивительно одиозную личность. И, как большинство одиозных личностей, с потрясающей скоростью плодящихся в городе, Евлампий был совершенно безумен. Однако с Васьком его объединяло всего одно, но всеобъемлющее качество: они оба видели что-то, выходящее за рамки обычного.

Евлампий был бородат, носил очки с толстенными стеклами, из-под которых смотрели выпученные глаза безумного прорицателя. Лоб его был с обширной залысиной, а на затылке редкие рыжие волосы стояли торчком. Все это вместе придавало Хонорову такой экстравагантный вид, что прохожие почти всегда обходили его стороной, а местные гопники из числа ветеранов битвы при Дворце культуры не упускали момента, чтобы отловить его и навалять по первое число.

В тот вечер Василий быстро шагал по улице, бросал подозрительные взгляды на проходящих людей и строил планы на сегодняшнюю ночевку.