– Он играет в собачку.

    – Это наш братец, он чуть-чуть больной.

    – Мы за ним следим, чтобы он не поранился.

    – Это у нас такая игра – будто мы охотники.

    – Он сам вызвался быть собакой, мы его не заставляли.

    – Вы не думайте, мы хорошо к нему относимся.

    – Ему нравится быть охотничьей собакой.

    – Мы любим охотничьих собак.

    – Мы любим собак.

    – Мы вообще любим животных.

    * * *

    Жили однажды Зверь Лесной, Зверь Степной и Зверь Домашний, и все трое взаимно охотились друг на друга и с того жили: кто кого поймает, тот перед тем и молодец, а кого кто поймает, тот перед тем и добыча.

    Вышел однажды Зверь Лесной на охоту, долго он шел и забрел в степь. А там все так странно: кругом пустота, под ногами трава несъедобная и вдалеке скачет Зверь Степной. Этот-то явно съедобный, но догнать его – первая забота, одолеть – вторая, и сожрать – третья; как бы он сам тебя не сожрал между первым и вторым, а то и между вторым и третьим!

    Но голод брал свое, и Зверь Лесной помчался догонять Зверя Степного. Бежал он по пустому пространству, спотыкаясь о комки сухой травы и отбрасывая в стороны старые кости, над которыми даже задумываться не хотел.

    Зверь Степной между тем тоже заметил Зверя Лесного и развернулся к нему навстречу всеми своими клыками и рогами, да как зарычит!

    От этого звука все старые кости, и все комья сухой травы, и сухая земля, и еще много чего мелкого, такого, что забивается в глаза, в уши и ноздри, полетело навстречу Зверю Лесному.

    А потом из клубов пыли выскочил и сам Лесной Зверь и как вцепится в горло Степному – только брызги кругом, и веером, и струями, и все сделалось красным и бурым.

    Грызут они друг друга, и каждый думает: «Сейчас сожму потуже челюсти, авось враг и околеет, и тогда я его съем».

    И вдруг небо над ними померкло: это вышел на охоту Зверь Домашний, а был он лютее двух предыдущих зверей и не в пример им свирепее, потому что жил он дома и много пил молока. Услышал он шум борьбы и сразу понял, что сейчас будет ему легкая пожива. Стоит над сражающимися и облизывается в ожидании.

    И вдруг слышат все три зверя громкий крик:

    – Эй вы, звери! Что это вы тут затеяли, а? Ну-ка признавайтесь!

    Все три зверя рычанье и клацанье зубов прекратили и разом повернулись на зычный этот призыв. И видят они: тролль Нуххар стоит перед ними. Рожа Нуххара лукава и черна, вместо глаз у него – кинжальные разрезы, вместо рта – щель, как от удара мечом. Жуткий, в общем-то, видом тип, даже для тролля.

    А Нуххар поэтому и сторонился других троллей, да и зверю не всякому показывался.

    Родился Нуххар семнадцатым у матери-троллихи, которая, во-первых, никогда не имела мужа, во-вторых, никогда не производила на свет девочек, и в-третьих, никогда не любила своих детей. Она была самого низкого происхождения, отчего все рожденные ею дети оказались как на подбор, во-первых, уродливы, во-вторых, глупы, и в-третьих, нигде не желанны.

    Нуххар, семнадцатый (а имелись, кстати, еще и восемнадцатый и девятнадцатый, но с ними, как и с шестнадцатью старшими, он не общался), в первые годы жизни от своих братьев ничем не отличался. На лицо урод уродом, нравом – себе на уме, и вообще – молчун и драчун. Таковы уж все они, сыновья той троллихи, – разговаривали не языком, а кулаками, доходчиво.