|
«Самый подходящий головной убор для юной невесты, – думала Аргвайр, продевая золотую нить в серебряную иглу и приступая к работе. – Жаль, что никакая моя дочь не наденет его – ни эта, добренькая и беленькая, ни та, злющая и чернущая, ни эта, полоумная, ни та, многохитрая; ну да ладно, пусть хранится, может быть, потом народится еще какая-нибудь дочь, вот для нее и сгодится». Троллиха разложила бусины в нужном порядке, чтобы брать их не думая и не глядя, но тут подошла дочка-подменыш, села рядом на корточки и принялась трогать бусины пальцем. Она касалась этих бус очень осторожно, очевидно понимая, что нарушение порядка огорчит ее красивую мать.
– Бусы, – сказала Аргвайр. – Бусы, головной убор и туфли – вот что необходимо юной невесте. И клянусь тремя зверями, которых я придумала и нарисовала пальцем на речном песке, я сделаю все три подарка, а уж кому они достанутся – это совершенно не мое дело. Беленькая девочка смеялась и кивала головой, а ее волосы плясали так весело, словно жили собственной жизнью и, по какому-то их тайному волосяному календарю, у них был сегодня большой праздник с выпивкой и танцами. * * * – Когда она убегала, – рассказывал Нуххар троллю Хонно (они добрались до хижины одноглазого и пили там густую брагу), – когда эта твоя Бээву убегала от своего отца, от порченых коров, от тебя и от моих зверей, она потеряла кое-что. Наверняка она теперь горюет из-за этой потери. Потому что такие вещи не так-то просто отыскать и уж тем более – непросто завладеть ими. Хонно молча моргал. Густая брага подействовала на него сильнее, чем он предполагал. И криво и коротко остриженный Нуххар все еще казался ему странным, поэтому Хонно подливал и подливал себе в кружку. Нуххар был слишком пьян и чересчур счастлив, чтобы замечать это. В противном случае он бы, конечно, остановил безудержное пьянство своего молодого гостя. – Ты меня спросишь, – сказал Нуххар заплетающимся языком, – что же она потеряла, кроме отчего дома, коров и будущности? – Он поднял палец и посмотрел на него. Потом покачал пальцем перед носом у себя, медленно передвинул руку и покачал тем же пальцем перед носом у Хонно. – Она потеряла бусы. А какая невеста без бус? – Какая? – спросил Хонно, завороженно следя за движением черного скрюченного пальца одноглазого Нуххара. – Нищая! – отрезал Нуххар. – Ну виданное ли дело, чтобы троллиха выходила замуж как нищая? Да еще такая богатая троллиха, как Бээву! У нее одни только волосы весят больше, чем целая корова. – Это справедливо, – сказал Хонно и закрыл глаза. Нуххар убрал палец, предварительно поцеловав себе ноготь. Затем он выбросил вперед кулак. – Вторая вещь, – сказал он, – это башмаки. Я сам видел, как они летели с ее ног, когда она катилась по склону, – у ее отца очень тяжелая рука, доложу я тебе! Никогда еще не доводилось мне наблюдать такого замечательного отцовского тычка. – Мне неприятно слышать такое о Бээву, – проговорил Хонно, но Нуххар только отмахнулся: – Я не о Бээву говорю, а об ее отце. Многие троллихи ходят босыми в знак того, что не намерены покидать седло, разве что для того чтобы перейти на шелковый пол шатра или на мягкие ковры, но Бээву – другая. Она любит бегать пешком, и у нее отличнейшие башмаки из пестрой кожи, вышитые по краю и с крепкими каблуками. – Ты следил за ней! – воскликнул Хонно. |
