– Это такая шутка? Простите, к концу дня я плохо соображаю.

    – Это не шутка. Я продюсирую двойников, понимаете?

    – Что вы с ними делаете? – не понял отец.

    – Я продюсер, – объяснил Годунов.

    – Я не хочу вас обидеть, – сказал отец, – но продюсер – это ведь что-то неприличное?

    – Смотрите. – Годунов деловито присел рядом с отцом на скамейку. – Положим, я получаю заказ на вечер, где непременно должны участвовать Сталин, Ленин и Берия. Я звоню своим артистам, чтобы готовились к определенного рода представлению. Я координирую проект, от начала до конца. Я несу ответственность за своих людей. И поверьте мне, я понимаю, что это значит. Понимаете?

    – Не вполне.

    – Сегодня, когда вы вдруг начали ораторствовать, меня просто как током прошибло… Вам никто не говорил, что вы удивительно похожи на Гитлера?

    Отец поднялся со скамьи.

    – Мне бы не хотелось продолжать этот разговор.

    – Подождите! – Годунов схватил его за руку. – У меня уже есть Гитлер, но это просто дешевка по сравнению с вами. Ну как японский калькулятор против корейского, понимаете? К тому же он уже старше, чем был Гитлер, когда тот помер… Слишком мятый. Шестьдесят два. И это бросается в глаза. Возраст. Потасканный он все-таки. Думаю, одно время он крепко пил, хоть и не признается. А в Гитлере должно быть эдакое нечеловеческое, дьявольское обаяние, понимаете? Вы – почти идеальны. Одна только челка чего стоит!.. – Он машинально потянулся к волосам отца, но в последний миг отдернул руку и страстно заскрежетал зубами. – Потная черная челка наискось, нелепые дергающиеся движения, завораживающий крик… Поймите, это неплохой заработок.

    – До свидания, – сказал отец. – Благодарю вас за платок и за беседу.

    Годунов сунул ему в карман визитку и долго еще сидел на скамье, глядя, как отец уходит – быстрой, дерганой походкой. Годунов шептал, еле слышно, заклинающе, как безнадежно влюбленный:

    – Адольф Гитлер! Адольф Гитлер!

    * * *

    Отец мучился сомнениями почти неделю. Однажды он признался мне:

    – Страшно представить себе, Lise, но я ведь мог бы тогда отказаться от предложения Годунова. Мог потерять его визитку. Просто не найти ее у себя в кармане!

    Он устремил на меня влажные темные глаза. Они были как вишни, и от них исходило тепло. Это тепло могло бы согреть весь мир.

    В те, самые первые, дни отец считал свое вероятное участие в шоу «падением». Он мучился, мял визитку Годунова, потом опять разглаживал ее и подолгу смотрел в одну точку. Наконец он набрал номер.

    – Это… – начал он и вдруг сообразил, что Годунов не знает его имени. – Мы встречались во время митинга, – сказал отец, кривясь при воспоминании о безобразной сцене. – Вы еще сочли, что я похож… ну, на…

    Годунов отозвался весьма бодро:

    – А, Адольф Гитлер! Рад, что вы позвонили. Очень вовремя – на завтра как раз есть заказ. Небольшое шоу. Вечеринка с фотографированием. Придете?

    И продиктовал адрес.

    Все совершилось так легко и буднично, что у отца немного отлегло от души. Отец долго смотрел на себя в зеркало, потом пробормотал: «Подумаешь, Сонечка Мармеладова!» – и велел мне ложиться спать.