– Достань мне письма Перихан.

Мария приказу удивилась, но достала.

– Что вас беспокоит, госпожа?

– Почему она все прекрасно помнит о первых письмах и ничего не знает о последнем, кажется, даже не знала, что оно было? – Роксолана рассуждала вслух. – Дай-ка лист со стишками, которые написала Перихан для Михримах.

Мария принесла и этот листок.

Некоторое время Роксолана внимательно изучала несколько листков, положив их рядом, потом вдруг вскочила и бросилась вон из комнаты.

– Госпожа, что случилось? Госпожа?

Она бежала к спальне Сулеймана, не обращая внимания на оклики Марии, на евнухов, поспешивших следом, на немедленно показавшиеся изо всех углов любопытные лица.

Евнух у султанских покоев заступил дорогу:

– Туда нельзя, госпожа.

– Прочь! – Роксолана почти отшвырнула рослого евнуха, рывком распахнула дверь. Скорее догадавшись, чем увидев, что происходит внутри, закричала: – Не пейте вина, которое подает эта змея, Повелитель!

Султан и новая наложница на мгновение застыли, Перихан действительно держала в руках чашу с вином, которое предлагала Сулейману.

Тот опомнился первым:

– Хасеки…

– Повелитель, это не Перихан-ханум!

– Что?!

Девушка с чашей в руках отступила в сторону, словно защищаясь.

– Хуррем, что ты себе позволяешь?!

– Повелитель, это не Перихан, это ее исчезнувшая переписчица.

То, что произошло потом, поразило даже видавших виды евнухов. Роксолана кинулась к сопернице, явно намереваясь что-то сделать с ней, но девушка успела опрокинуть в рот почти всю чашу с вином, которое только что предлагала султану, и… упала замертво!

Несколько мгновений было совершенно тихо, Сулейман стоял как громом пораженный: опоздай Хасеки на пару мгновений, и вот так с пеной у рта, вытаращив глаза, лежал бы он, а не эта девушка.

– Как ты догадалась?..

– Она не знала содержание последнего письма, и песенки для Михримах написаны почерком исчезнувшей переводчицы… Позвольте мне удалиться, Повелитель?

Тот рассеянно кивнул:

– Да, иди…

Султан не стал ночевать в этой спальне, ушел во дворец, а Роксолана, вернувшись к себе, разрыдалась.

Ее равнодушное безразличие словно прорвало, слезы текли рекой, а тело буквально сотрясалось от рыданий.

Мария обняла плечи хозяйки, гладила волосы, предложила мятный шербет, смочила платок, чтобы вытереть лицо.

Наплакавшись вдоволь, все еще сквозь слезы Роксолана бормотала:

– Почему она? Ну почему Повелитель увлекся ею?

Понятно, что вопрос ответа не требовал, но Мария вдруг протянула Роксолане зеркало.

– Что? Зачем?

Итальянка молчала, Роксолана взяла зеркало, глянула в него. Из волшебного стекла на нее смотрело отражение серой женщины. Просто серой… с погасшим взглядом, опущенными уголками губ, сведенными бровями, дрожащим подбородком…

– Это я?..

– Вы, госпожа. Может, хватит страдать, пора опомниться? Простите, что я выговариваю, но вам действительно стоит очнуться, не то Повелитель и Гульфем к себе позовет.

Мгновение Роксолана соображала, потом приказала:

– В хаммам.

Слуги были потрясены: в хаммам ночью?! Но приказ Хасеки Султан равносилен закону, баню немедленно принялись топить.

Валиде от всего этого пришла в ужас: сначала попытка отравления султана, а ведь она сама помогла этой девушке попасть в его спальню, потом поход Хуррем в баню посреди ночи… Кто моется ночью?! Всем известно, что по ночам в хаммамах одна нечисть.