– Прости, – в третий раз за последние десять минут произнесла Ирина, чувствуя прилив ответного раздражения. – Пойми, я вовсе не капризничаю. Ты сам затеял этот разговор насчет дня рождения...

– От которого ты более или менее успешно уклоняешься, – вставил Виктор. – Я не о дне рождения, от календарной даты уклониться невозможно, я о разговоре.

– Ни от чего я не уклоняюсь, – сказала Ирина. – Ты хочешь прямого ответа? Изволь. Какие-то подонки уничтожили великое произведение искусства, но этого им показалось мало. Они убили моего отца...

– Откуда ты знаешь? – перебил Виктор. – Это что, доказано?

– Не задавай глупых вопросов. Когда ты садишься пить кофе, ты ведь не требуешь доказательств того, что в чашке у тебя именно кофе, а не керосин... Тот факт, что отца убили именно из-за картины, очевиден, как то, что солнце встает на востоке. Я пытаюсь в этом разобраться, пытаюсь найти и вернуть хотя бы то, что еще осталось от картины, а ты говоришь мне о каком-то дне рождения! Как будто, если по дому будет бродить жующая и галдящая толпа, это меня развлечет!

– Ну-ну, – примирительно сказал Виктор, – не надо так нервничать, я уже все понял. Извини, но мне и в голову не могло прийти, что для тебя все это так серьезно...

– Ты имеешь в виду смерть отца? – спросила Ирина, понимая, что несправедлива и даже жестока.

Виктор едва заметно поморщился.

– Разумеется, нет, – ответил он мягко. – Я имел в виду картину, и даже не картину, а это ваше расследование, в которое ты, кажется, ушла с головой. Мне почему-то казалось, что ты в этом деле выступаешь как свидетель и в некоторой степени научный консультант, а не как оперативный сотрудник ФСБ. Послушай, но ведь это же, наверное, опасно! Ведь, по твоим же словам, выходит, что исполнителей убирают одного за другим! А ты не думала, что этот процесс может коснуться и тебя?

Ирина вздохнула. Кажется, начинался тот самый разговор, который она оттягивала до последней возможности.

– Не вздумай меня отговаривать, – предупредила она, – это бесполезно. Только зря поссоримся, а я этого не хочу. Менять что бы то ни было уже поздно, да я и не собираюсь. Меня огорчает только одно – то, что мне, наверное, не удастся самой уложить этих мерзавцев мордами в пол и защелкнуть на них наручники.

– Ого! – воскликнул Виктор, отставляя чашку с кофе и беря в руки пачку сигарет. – Вот это сильно сказано! Послушали бы тебя твои коллеги! Я имею в виду искусствоведов, – уточнил он как бы между прочим, погружая кончик сигареты в пламя дорогой газовой зажигалки.

Это уточнение слегка задело Ирину, да и собственные слова насчет наручников заставили ее всерьез задуматься о том, много ли в ней осталось от прежней Ирины Андроновой.

– Да, – продолжал Виктор, окутываясь облаком пахучего дыма, – как говорил один мой знакомый, процесс пошел. А самое смешное, что я сам толкнул тебя на эту стезю... Черт! Похоже, танцульками и шашлыками тебя с этого пути действительно не спихнешь.

– А ты бы хотел? – нахмурилась Ирина.

– Представь себе, да! И не хмурься, а то останется морщина... Если бы я только мог предположить, что ты решишь всерьез записаться в сыщики, я бы лучше язык себе откусил, чем стал знакомить тебя с этим чертовым Потапчуком...

– Ты сам сказал, что Федор Филиппович – единственный, кто может найти картину, – напомнила Ирина. – И между прочим, это чистая правда.

– Вот-вот, – проворчал Виктор, сердито и озабоченно хмуря брови. – То-то и оно, что эта старая ищейка ни перед чем не остановится на пути к намеченной цели! Мне его репутация хорошо известна, он никого не жалеет – ни других, ни себя.