– Ничего себе, тесный круг!

– Я имел в виду твоих коллег по этому расследованию, – уточнил Виктор. – Федора Филипповича и этого, как его... Петра Петровича?

– Глеба Петровича, – механически поправила Ирина. – Да ты с ума сошел! – воскликнула она, спохватившись. – Ты хочешь позвать их сюда?!

– А что такое? – изумился Виктор. – Потапчука я знаю сто лет, а этот Глеб Петрович, надеюсь, достаточно воспитан, чтобы не сморкаться в два пальца за столом. Если уж ты не можешь думать ни о чем, кроме этого дела, мне ничего не остается, как пойти на компромисс. Так сказать, совместить приятное с полезным. Правда, это будет совмещение не совсем приятного с не очень полезным, но что поделаешь – такова жизнь! Кроме того, как член комитета по делам культуры я бы хотел из первых рук узнать, как продвигается расследование. Я не шучу, – добавил он, перехватив изумленный взгляд Ирины. – Если уж господа чекисты не могут без тебя обойтись, я хотел бы принять посильное участие в этом деле. А вдруг моя помощь вам пригодится? Где-то спрямить, срезать угол... В общем, мне очень хочется, чтобы все это поскорее кончилось. Может быть, тогда ты снова начнешь думать обо мне, а не только об этой чертовой картине.

– Прости, – сказала Ирина в четвертый раз и погладила его по руке. – Я действительно ни о чем другом не могу думать. Как ты только меня терпишь?

– С трудом, – сказал Виктор.

Это снова была шутка, но Ирина невольно задумалась над тем, какова в этой шутке доля горькой правды.

– Так как насчет моего предложения? – спросил Виктор.

– Не знаю, – сказала Ирина. – Это надо обдумать.

"Темнишь, приятель", – подумал Глеб и аккуратно сфотографировал разрезанный борт резиновой лодки с разных ракурсов. Второй борт также оказался вспорот, и Глеб запечатлел его в объемистой памяти дорогой цифровой камеры. Козлов в это время стоял уставившись в землю, как нашкодивший школяр в кабинете у директора, но Глеб видел, что участковый исподтишка наблюдает за его манипуляциями и манипуляции эти ему очень не нравятся. "Темнишь", – подумал он снова.

Если не считать двух длинных, аккуратных порезов, лодка выглядела новенькой, будто только что из магазина. В том, что ее утопили намеренно, не возникало ни малейших сомнений. Глеб снова покосился на участкового. Тот стоял вполоборота и, глядя на озеро, увлеченно ковырялся в носу согнутым мизинцем. Несмотря на это, впечатления полного идиота он не производил. Сиверов вспомнил, с какой дотошностью этот поселковый мент осмотрел место происшествия, заглянув даже в пустой котелок, и опять подумал, что тут что-то нечисто. Участковый, разумеется, давно обнаружил порезы на бортах лодки, сложил два и два, но делиться выводами с Глебом почему-то не посчитал нужным. Уничтожить улику в виде распоротой, как рыбье брюхо, лодки он просто не отважился – лодку видели водолазы, – но и помогать следствию в лице Сиверова не стал, понадеявшись, по всей видимости, на авось – а вдруг да пронесет?

– Эй, Козлов! – окликнул его Глеб. – Ты лодку осматривал?

– Ну, – не оборачиваясь, сказал Козлов таким тоном, что было непонятно, утверждение это или, наоборот, отрицание.

– Порезы видел? – терпеливо спросил Глеб.

– Ну, – сказал Козлов, решив, по всей видимости, взять занудливого москвича измором.

Затея была наивная, прямо-таки детская, и участковый это наверняка понимал. Однако с упорством, достойным лучшего применения, продолжал валять дурака. Это была старая игра; Глеб тоже умел в нее играть, но очень не любил это занятие.