Катя плохо знала дом. Дима лучше. Он четко понимал, что по лестнице им не уйти. Слишком широкие пролеты. Сверху стрелять удобно, прямо как в тире. Он и не собирался уходить. В квартире ведь оставался Степан. Дима хотел только одного: спасти Катю и Настю.

Он нажал кнопку вызова лифта. За спиной что-то загрохотало, распахнулась дверь. Трель звонка и стук роликов катящейся створки слились со вторым выстрелом. Лифт открывался жутко медленно.

Дима здоровой рукой обнял Катю, закрывая ее своей спиной. Так и принял две первые пули. В спину. Пронзило огнем легкие. Диму толкнуло вперед, но он устоял. Он просто не мог упасть до тех пор, пока женщины не окажутся в безопасности. Наконец створка дошла до конца, дрогнула, мягко ткнувшись в стопор. Дима толкнул Катю и Настю в кабину, крикнул:

— Уезжай!

Обернулся. Увидел Смольного, стоящего в дверном проеме, и Степана, лежащего на площадке. А еще увидел лужу крови, быстро расплывавшуюся по красивому плиточному полу. Зрелище было завораживающее. Катя попыталась втянуть Диму за собой, но пиджак сполз с его плеч, оставшись в ее пальцах.

Дима шагнул навстречу Смольному. И получил еще одну пулю в грудь. Его отбросило назад. Дима ухватился за стену, оставив на крашеной поверхности смазанный кровавый след. Выпрямился, сделал еще шаг и услышал, как, замедляя твердый часовой ход, бьется сердце.

Смольный выстрелил снова. Но промахнулся. Пуля, выбив из стены кусок бетона, ушла в потолок. Створка лифта захлопнулась. Дима пошел вперед. Еще одна пуля взвизгнула возле самой щеки. Смольный попятился. Еще выстрел. На этот раз точно. Дима словно споткнулся. Ему будто бросили на плечи мешок с песком. Он опустился на колено. Смольный нажал на курок, но вместо выстрела услышал сухой щелчок. Затвор застыл в открытом положении. Уже опрокидываясь на пол, Дима увидел бегущих по лестнице людей. Их было много. Очень много. А потом он услышал выстрел. Это было его последнее восприятие мира. Холодная, отблескивающая бриллиантовыми искрами пустота засосала его как болото. Он перевернулся на спину и закрыл глаза.

У подъезда собралась толпа. Отплясывали на краснокирпичной стене синие протуберанцы маячков. «Скорая» забирала тела. Катя, стоя в стороне, курила. Она видела, как вынесли накрытое простыней тело Смольного, закинули в труповозку. Потом вынесли Диму. Белого, тонкого, какого-то жутко вытянувшегося. Как ветка ольхи, покрытая наледью. Наверное, она должна была подойти к носилкам, может быть, сказать что-то, попросить, чтобы ее взяли в больницу. Но Катя не могла. Она просто стояла и курила. Настена спала на заднем сиденье «БМВ» Вячеслава Аркадьевича.

Третьим из подъезда вынесли Степана. Он был в сознании, но лежал с закрытыми глазами, стонал страшно, от живота.

— Морфин ему сделали? — кричал кто-то. — Морфин ему вколите. Кто делал? Кто? Сделай еще один!

Тут же крутились опера из местного отделения. Уважительно крутились. Кате очень помогло ее удостоверение. К «своим» всегда относятся с доверием. С нее сняли показания. Да, она пришла вместе с Дмитрием Вячеславовичем Мало. Да, тот человек, Смольный, начал стрелять первым. Нет, она не знает, как он попал в квартиру. Нет, оружия у Дмитрия Вячеславовича не было. Нет, он не бандит и к криминальному миру никакого отношения не имеет. Он — кинопродюсер. Нет, она не знает, за что гражданин Смолянов мог стрелять в Дмитрия Вячеславовича. Куча никчемных вопросов.

Катя отвернулась. Спиной к дому, лицом к набережной. Воя сиреной, отваливали «скорые». И только машина, увозящая тело Смольного, уехала тихо. Сзади подошел Вячеслав Аркадьевич. Постоял за спиной, спросил:

— Екатерина Михайловна, сигаретой не угостите?

Катя молча достала из куртки пачку, протянула. Мало-старший выудил сигарету, прикурил, закашлялся.

— Давно не курил, — сказал он, глядя на мерцающую в свете фонарей гладь Москвы-реки.