|
Человек пять, подумал Румата, поддергивая манжеты. Пьяные мясники. Вздор. Они миновали корчму и свернули к лесу. - Я мог бы идти быстрее, если надо, - сказал Киун неестественно твердым голосом. - Вздор! - сказал Румата, осаживая жеребца. - Было бы скучно проехать столько миль и ни разу не подраться. Неужели тебе никогда не хочется подраться, Киун? Все разговоры, разговоры… - Нет, - сказал Киун. - Мне никогда не хочется драться. - В том-то и беда, - пробормотал Румата, поворачивая жеребца и неторопливо натягивая перчатки. Из-за поворота выскочили два всадника и, увидев его, разом остановились. - Эй ты, благородный дон! - закричал один. - А ну, предъяви подорожную! - Хамье! - стеклянным голосом произнес Румата. - Вы же неграмотны, зачем вам подорожная? Он толкнул жеребца коленом и рысью двинулся навстречу штурмовикам. Трусят, подумал он. Мнутся… Ну хоть пару оплеух! Нет… Ничего не выйдет. Так хочется разрядить ненависть, накопившуюся за сутки, и, кажется, ничего не выйдет. Останемся гуманными, всех простим и будем спокойны, как боги. Пусть они режут и оскверняют, мы будем спокойны, как боги. Богам спешить некуда, у них впереди вечность… Он подъехал вплотную. Штурмовики неуверенно подняли топоры и попятились. - Н-ну? - сказал Румата. - Так это, значит, что? - растерянно сказал первый штурмовик. - Так это, значит, благородный дон Румата? Второй штурмовик сейчас же повернул коня и галопом умчался прочь. Первый все пятился, опустив топор. - Прощенья просим, благородный дон, - скороговоркой говорил он. - Обознались. Ошибочка произошла. Дело государственное, ошибочки всегда возможны. Ребята малость подпили, горят рвением… - Он стал отъезжать боком. - Сами понимаете, время тяжелое… Ловим беглых грамотеев. Нежелательно бы нам, чтобы жалобы у вас были, благородный дон… Румата повернулся к нему спиной. - Благородному дону счастливого пути! - с облегчением сказал вслед штурмовик. Когда он уехал, Румата негромко позвал: - Киун! Никто не отозвался. - Эй, Киун! И опять никто не отозвался. Прислушавшись, Румата различил сквозь комариный звон шорох кустов. Киун торопливо пробирался через поле на запад, туда, где в двадцати милях проходила ируканская граница. Вот и все, подумал Румата. Вот и весь разговор. Всегда одно и то же. Проверка, настороженный обмен двусмысленными притчами… Целыми неделями тратишь душу на пошлую болтовню со всяким отребьем, а когда встречаешь настоящего человека, поговорить нет времени. Нужно прикрыть, спасти, отправить в безопасное место, и он уходит, так и не поняв, имел ли дело с другом или с капризным выродком. Да и сам ты ничего не узнаешь о нем. Чего он хочет, что может, зачем живет… Он вспомнил вечерний Арканар. Добротные каменные дома на главных улицах, приветливый фонарик над входом в таверну, благодушные, сытые лавочники пьют пиво за чистыми столами и рассуждают о том, что мир совсем не плох, цены на хлеб падают, цены на латы растут, заговоры раскрываются вовремя, колдунов и подозрительных книгочеев сажают на кол, король по обыкновению велик и светел, а дон Рэба безгранично умен и всегда начеку. «Выдумают, надо же!.. Мир круглый! По мне хоть квадратный, а умов не мути!..», «От грамоты, от грамоты все идет, братья! Не в деньгах, мол, счастье мужик, мол, тоже человек, дальше - больше, оскорбительные стишки, а там и бунт…», «Всех их на кол, братья!. |
