– Конечно.

– А что он заслужил два ордена и был трижды ранен?.. Я к тому, что иногда ты бываешь с ним резок. А таких людей с каждым годом остается все меньше, придет время, и их в праздники будут показывать по телевизору – последних из могикан. Поговори с ним по‑человечески, один на один, и постарайся понять, что с ним происходит. Только забудь на время, что ты начальник станции, иначе никакого разговора не будет… Ты меня не слушаешь?

– Андрей, – сказал я, – наши дела плохи.

– «Обь»?!

– Да. Поиск практически прекращен, «Обь» уходит домой.

Андрей долго молчал.

– Значит, – он медленно, с трудом приподнялся на локте, – то, что ты сказал ребятам после завтрака, было неправдой?

– Почему неправдой? Хотя, если уж быть честным до конца, пожалуй, так. С другой стороны, «Обь» еще не ушла, Андрей, она уходит. Значит, есть шанс.

– Надеешься на чудо?

– Хочу надеяться.

– Врешь, – спокойно сказал Андрей, – не надеешься ты на него. Ты прекрасно знаешь, что, если поиск прекращается, шансов больше нет. Почему ты не сказал людям правду?

– Это было выше моих сил… Неужели ты не понимаешь? Ты же сидел за столом, слышал… Им трудно было перенести такой удар сразу. Я решил подождать, тем более что теоретически шанс все‑таки есть… Ты меня осуждаешь?

– Я, Сергей, никого не осуждаю. Я тебя жалею.

– Почему?

– Не доверяешь ты людям. Ты, наверное, подсознательно считаешь всех нас этакими детьми, а себя – отцом. Суровым, мудрым, обремененным ответственностью за несмышленышей. И ты один знаешь, что они хотят, что могут, чего не могут. Тебе одному дано знать, что для них полезно и от чего их надо уберечь. Один ты. И ты ни на секунду не сомневаешься в своей мудрости. Раз ты начальник, ты мудр.

– Андрей, я…

– А ты послушай, послушай. Я ведь не только твой вечный зам, не только старше тебя и не только твой друг. – Андрей невесело усмехнулся. – Знаешь, в моей болезни есть даже преимущества. Пока здоров, можно не торопиться с правдой. Сегодня некогда, завтра неудобно, послезавтра некстати. Ничего, полежит правда‑матушка, товар, слава богу, не скоропортящийся… А я, брат, откладывать больше не могу, у меня, может, как говорил Веня, дни сосчитанные…

– Да послушай же ты…

– Помолчи. Раз уж начал, скажу тебе все. Какую‑то в последнее время я стал замечать в тебе сухость, начальственность какую‑то, черт ее подери. Поддакивания с охотой принимаешь, сам знаешь, кого имею в виду, все авторитет свой блюдешь, как старая дева невинность. Мода, что ли, пошла такая, чуть человек на ступеньку приподнялся, лишний раз не улыбнется, не пошутит. Чисто атланты кругом – будто земной шар на загривках держат! Кто тебе дал право утаивать от ребят правду? У тебя что, монополия на правду?

– Еще один, последний сеанс связи, и тогда скажу.

– Не обижай ребят. – Андрей надолго замолчал. – Значит, остаемся… Ну, что ж, выходит, не удастся…

– Что, Андрей?

– Что, что…

– Ты сегодня отлично выглядишь, дружище!

– Не надо, Сережа, мне эти словесные инъекции ни к чему. Сколько смогу – протяну, стыдно тебе за меня не будет. Немножко, правда, обидно, что рановато, но я не боюсь. Оглядываясь назад, мне краснеть не за что, совесть, у меня чиста. Кривыми путями не ходил, ближнему ножки и не подставлял, семью любил.