|
Раньше в дизельную никто и не заглядывал, велика радость соляркой дышать, а сегодня будто сговорились, дверь так и хлопала. И хоть бы кто в сторону увел, анекдот, что ли, рассказал бы, посмеялся – так нет, каждый со своей тоской приходит, ждет сочувствия. Сначала Димдимыч целый час черную тучу нагонял, потом Валя про свою любовь к жене вздыхал, какая у него замечательная и к нему, недостойному, ласковая (с таким будешь ласковая! Всю жизнь под каблуком и деньги немалые привозит). А у меня из головы не выходил Пухов, так и звучало в ушах, как он это слово сказал: «мама». Такая в нем была боль и ласка, что у меня чуть слезы на глаза не навернулись. И его жаль и себя; моей‑то мамы давным‑давно нет, лица ее почти что не помню, одно слово «мама» и осталось. Была б у меня мама, я б тоже знал, что хоть один на свете человек, а ждет, не променяет на другого, который поближе и рылом смазливее… Наконец пришел Саша, и только я обрадовался, что можно отвести душу, как вслед за ним заявился Дугин.
– Спасибо, что навестил, – сердечно сказал я ему, – очень я по тебе соскучился. – А я по тебе нисколько, – умно ответил Дугин. – Просто интересуюсь, не запорол ли дизель. – Хороший ты человек, Дугин, Хочешь, научу закрывать дверь с той стороны? Пока он раздумывал, как бы поостроумнее окрыситься, Саша его спросил: – Ты‑то чего не спишь? – Сколько можно, днем спал, ночью спал, – гордый за свой организм, ответил Дугин. – Мне, сам знаешь, твоих пилюль не надо. – Женя, – с огромным дружелюбием спросил я, – а у тебя бывают какие‑нибудь жалобы? Ну, на здоровье, питание, настроение? – А зачем тебе? – подозрительно спросил Дугин. – Да так, уж очень ты редкостный экземпляр: всегда всем доволен. – Почему это всем? Думаешь, мне улыбается на каше полгода сидеть? Так и до катара желудка недолго. – Не беспокойся, голубчик, – успокоил Саша, – гастрит обычно возникает на нервной почве, а у тебя нервы вполне исправного робота. – Ты не очень‑то обзывай, док! – Вот чудак, да мы все тебе завидуем! – Саша очень удивился. – Спишь сном праведника, из‑за очереди на книги не волнуешься, к уходу «Оби» отнесся с исключительным спокойствием – словом, живешь и трудишься, как робот с его нервной системой из нержавеющей проволоки. – А что мне, визг подымать? – Дугин был озадачен, поскольку не понял, обижают его или делают комплимент. – Я, может, больше тебя домой хочу, но раз надо, значит, надо. – И чего ты, док, в самом деле от Женьки требуешь? – вступился я. – Он же изложил свою позицию: сидим в тепле, спим вволю, да и суточные, опять же, идут. Чем больше сидим, тем больше суточных, правда, Женька? – Сказал бы я тебе… – А ты скажи, скажи! – Веня, не возникай, – со скукой сказал Саша. Дугин посмотрел для престижа на шкалу, проверил давление, обороты – все‑таки старший механик, начальство – и вышел. – Знаешь, детка, – проникновенно сказал Саша, – мне хочется здорово тебя отлупить. Кажется, зря я тебя воспитываю, бессмысленно трачу энергию. – Не зря, – возразил я, – ты совершенствуешь мою психику. – Дурак ты, Веня. – Сам знаю, что дурак. – Врешь. Настоящий дурак уверен, что он очень умный. Ты, Веня, конечно, не дурак, ты осел. – Почему? – запротестовал я. – А потому, что осел, причем из самых отпетых. |
