Я крепко сжимаю медкарту и тяжело сглатываю.

– Он ее ударил?

Эбби кивает.

– Ее и ребенка. Многочисленные гематомы, даже черепно-мозговая. На двадцатой неделе она чуть не потеряла ребенка. После этого она нашла в себе смелость обратиться в полицию. Она хочет развестись, но, к сожалению, на это нужно время. Семья отвернулась от нее, она живет в учреждении, которое помогает женщинам, оказавшимся в тяжелом положении. Лили удалось добиться временного запрета. Ему запрещено приближаться к ней и как-то с ней связываться. Он приходил сюда только однажды, на самый первый осмотр. Больше я его не видела.

– Господи, – выдыхаю я.

Эбби поджимает губы.

– Все думают, что гинекологическое отделение – это спокойное место, полное жизни и смеха. Но когда вспоминаю, сколько больных повидала… сколько раз мне приходилось говорить: «У вас рак и никогда не будет детей» или «У вашего ребенка не бьется сердце»… – она делает глубокий вдох. – Но об этом как-нибудь в другой раз.

Она обнадеживающе улыбается, и в следующую секунду раздается стук в дверь.

– Войдите! – говорит Эбби, и я отхожу в сторону, чтобы не мешать.

На пороге появляется молодая девушка, слишком худая для беременной на последнем триместре – по крайней мере, на мой взгляд. У нее иссиня-черные волосы до плеч. Несмотря на улыбку, счастливой она не выглядит. Одной рукой она придерживает большой живот.

– Привет, Лили. Рада тебя видеть. Как вы с малышом поживаете?

– Хорошо. Малыш так сильно пинается, что мне отдает в спину.

– Да, это неприятно. Поясница болит?

– Немного.

– Скорее всего, он задевает седалищный нерв. Через несколько недель все будет позади, – в голосе Эбби чувствуется искренняя радость за Лили. – Это моя коллега, доктор Мэйси Джонс. Сегодня она мне ассистирует, – Эбби показывает на меня, и я с улыбкой машу рукой.

– Здравствуйте.

Я готовлю все для осмотра, а Эбби провожает Лили к стоящей в углу ширме. Лили нерешительно останавливается и спрашивает.

– Сегодня на мне платье. Можно его не снимать? Оно не должно помешать осмотру.

Будь Лили обычной пациенткой, вопрос показался бы безобидным, но она не обычная пациентка, и раз даже мне он представляется странным, то Эбби – тем более.

– Платье слишком узкое, а мне нужен доступ к твоему животу. Что случилось, Лили? – серьезным тоном спрашивает она, чем подтверждает мои подозрения. Становится так тихо, что я не решаюсь пошевелиться.

– Он нарушил запрет на приближение?

Этого оказывается достаточно, чтобы пациентка расплакалась, всхлипывая и закрывая рот рукой. Мы с Эбби помогаем ей сесть. У Эбби на столе стоит коробка с носовыми платками, я беру ее и протягиваю Лили. Та вытаскивает один и прижимает к лицу.

Проходит некоторое время, прежде чем она перестает плакать.

– Лили, – тихо говорит Эбби, поглаживая девушку по спине. – Что бы ни случилось, тебе нечего стыдиться. Не здесь. Не со мной. И не с Мэйси.

Мы переглядываемся. У меня щемит сердце, но я ободряюще киваю.

Не отвечая, Лили идет за ширму переодеваться. Мы с Эбби ждем в напряженном молчании, и, в отличие от нее, мне не хватает самообладания, чтобы сдержать реакцию, когда Лили возвращается к нам в одном белье.