Раздосадованная, вытираю ладонью пот со лба, убираю принадлежности для уборки и делаю большой глоток воды. Боль в мышцах скоро доконает меня, и это напоминает мне, что спортом я вообще не занимаюсь. Царапины на руке заживают, астма беспокоит меньше. Все было бы хорошо, если бы не упрямство Сьерры.

Измученная, я иду в комнату и, хотя каждое движение причиняет боль, застилаю кровать и убираю книги со стола на книжную полку.

Эта комната не похожа на ту, что была в доме моих родителей. Она немного больше и формой скорее напоминает квадрат, а не узкий пенал. Кроме того, стены здесь не так хорошо изолируют шум, и есть кондиционер. Моя большая кровать идеально вписалась в левый угол, а над ней я повесила полку для фотографий в рамках. Рядом стоит столик, на котором я держу будильник и книгу, которую читаю. Хватило места и для шкафа с большими раздвижными дверцами, и для небольшого письменного стола для учебы. А еще я купила круглый пушистый ковер. На стене над письменным столом, у окна, я прикрепила несколько крючков, чтобы повесить разные очки.

Мне здесь нравится. Я могу спать дольше, потому что до работы совсем недалеко. Раньше мне приходилось добираться до больницы на машине почти час, в зависимости от пробок и времени суток. Но все же меня часто мучает совесть из-за мамы. Я долго жила у родителей, потому что не хотела оставлять ее одну, пока папа работает и не может вернуться домой, и пусть она говорит, что справляется, я беспокоюсь. Ужасно переживаю. Иногда он уезжает только на несколько дней, но бывает, что и на несколько недель. Такая работа у дальнобойщика.

Звон ключей и звук захлопывающейся двери вырывают меня из размышлений, и я выглядываю в коридор, чтобы поздороваться с Джейн.

– Привет!

Она пытается улыбнуться. Джейн всегда спокойная, но при этом внимательная и дружелюбная. Она редко смеется или широко улыбается, и после всех этих месяцев я все еще не знаю, всегда ли она была такой или что-то изменило ее. Были ли дни, когда она любила смеяться. Но спросить прямо мне неловко. Кажется, что тогда переступлю невидимую границу. Я оставляю все как есть, тем более, что Джейн нравится мне. Ответ на мой вопрос этого не изменит. Если Джейн захочет, чтобы мы узнали ее лучше, она сама расскажет.

– Привет, – говорит она, как усталое эхо.

– Как прошла смена?

– Напряженно. Моя смена была в торакальном отделении. У Сьерры все без изменений.

Значит, она видела ее, это меня успокаивает. Джейн снимает туфли, ставит их в угол и ненадолго исчезает в комнате напротив, чтобы положить сумку.

– У нас есть что-нибудь съедобное? – спрашивает она, направляясь на кухню. Я следую за ней.

– Думаю, осталось немного чили Митча. И много фруктов.

– Тогда приготовлю фруктовый салат. Хочется чего-то свежего, – она достает разделочную доску и нож, затем миску и начинает чистить и резать фрукты. – Хочешь? – спрашивает она, но я отказываюсь. Я не голодна.

– Мне жаль, что я не проснулась сразу, – тихо добавляет она, и я встаю рядом, помогая очистить банан.

– Это не повод для извинений.

– Для меня – повод.

– Я лежала на диване со Сьеррой, видела, что ей нехорошо, и все равно уснула.

– Давай закончим на этом самобичевание, – бормочет Джейн.

– Да, пожалуй, иначе мы будем ходить по кругу. Главное, что наша подруга в надежных руках и за ней присматривают.

– Ты не пойдешь в Уайтстоун?

– Собираюсь. Мне просто нужно еще несколько минут, – или часов…

– Понятно. – Джейн кладет в миску банан и яблоко, затем несколько виноградин.