Шарлотта игнорировала высказывание о погибшей — по крайней мере, сейчас. Томас не говорил, что она должна избегать политических дискуссий, хотя папа, конечно, всегда запрещал их у себя дома. Впрочем, папины запреты ее больше не волновали.

— Возможно, именно под влиянием церкви он начал рассуждать подобным образом? — невинно предположила она.

— Вам не кажется, что тогда он узурпирует прерогативы церкви? — Мисс Люсинда недовольно насупилась. — И что те, кто призваны служить богу, сделают это гораздо лучше?

— Возможно, — Шарлотта решила быть благоразумной. — Но это не означает, что другие также не должны делать этого в силу своих возможностей. Наверняка чем больше голосов, тем лучше? Есть много мест, где церковь не слышна. Может быть, он может достичь некоторых из них?

— Тогда что он делает здесь? — требовательно спросила мисс Люсинда. — Парагон-уок вряд ли является таким местом. Лучше бы работал где-то еще, хоть бы в работных домах.

К ним присоединился Афтон Нэш; его брови вздыбились от удивления, когда он уловил последние слова Люсинды.

— И кого же вы посылаете в работный дом, мисс Хорбери? — спросил он, бросив взгляд на Шарлотту, затем в сторону.

— Я убеждена, что трущобы и работные дома уже готовы для социальных преобразований, — сказала Шарлотта, слегка опустив уголки губ, — должных облегчить жизнь бедного населения. Именно богатые должны давать, а бедные — получать. Обладающие властью могут изменить законы.

Теперь полезли вверх брови леди Тамворт.

— Вы полагаете, что вся вина лежит на аристократах — авангарде и основной опоре государства?

Шарлотта даже не думала об отступлении ради соблюдения правил вежливости или ради поддержания общепринятого мнения, что женщине не пристало быть спорщицей.

— Я говорю, что проповедь бесполезна для бедных, безработных и неграмотных, что им нужно помогать, — ответила она. — Законы должны быть изменены. А единственные люди, которые могут сделать это, — те, кто обладает властью и деньгами. Если бы зов церкви уже дошел до всех них, мы уже провели бы все необходимые реформы, и тогда для всех бедных была бы работа, чтобы они сами могли прокормить себя.

Леди Тамворт еще несколько секунд смотрела на нее, затем отвернулась, показывая тем самым, что разговор слишком ей неприятен, чтобы продолжать его. Но Шарлотта очень хорошо знала: это было потому, что она не могла придумать ответ. В лице мисс Летиции светилось удовольствие, и, перед тем, как она отошла, они с Шарлоттой обменялись взглядами.

— Моя дорогая миссис Питт, — Афтон говорил очень осторожно, будто разговаривал с кем-то не знающим язык или с глухим. — Вы не разбираетесь либо в политике, либо в экономике. Никто не может изменить систему за одну ночь.

К ним присоединилась Феба, но он, абсолютно не обращая на нее внимания, продолжил:

— Бедные потому и являются бедными, что у них нет ни средств, ни желания жить по-другому. Никто не может запретить богатым кормить их. Но это будет глупо, все равно что поливать песок в пустыне. Вокруг нас миллионы бедных. То, что вы предлагаете, абсолютно непрактично. — Афтон снисходительно улыбнулся ее невежеству.

Шарлотта кипела. Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы сдержать свои чувства и притвориться, что вопрос этот интересует ее с чисто теоретической точки зрения.

— Но если богатые и властные не способны изменить систему, — спросила она, — тогда для кого же проповедует церковь, с какой целью?

— Прошу прощения? — Афтон не мог поверить тому, что услышал.

Шарлотта повторила, не смея взглянуть ни на Фебу, ни на Люсинду.