Я пошел выглянуть в окно, но ни на ближнем, ни на дальнем тротуаре, ни на широкой дороге между ними, ни в парке не было никого, никакого движения ни в жутковатом застывшем лунном свете, ни среди теней.

Что со мной происходило, почему я видел мальчика, а сейчас услышал пение, почему я сделался такой легкой добычей для столь многих эмоций? Я не понимал, но странно, когда я стоял там среди ночи, один в комнатах, я был вполне спокоен и безмятежен, лишь недоумевал и испытывал некую отстраненность от себя самого и своих ощущений.

Прошло довольно много времени, прежде чем я, дрожа, вернулся в свою кровать, заснул и крепко проспал до утра, разбуженный смотрителем, стучащим в дверь.

Я чувствовал себя отдохнувшим, какой-либо определенной цели у меня не было. События минувшей ночи не померкли у меня в голове, но я был уверен, что должен дать себе что-то, что полностью займет меня, и решил отнести как свои видения мальчика, так и звучание поющего женского голоса (когда я был уверен, что никакой женщины поблизости не было) на счет своего рода нервного напряжения, причину которого я не мог постичь, но с которым следовало бороться, энергично погрузившись в работу. Я был слишком праздным, слишком поглощенным собой, слишком много часов провел, бесцельно бродя по окрестностям или бесцельно глядя в окно.

Итак, быстро позавтракав, я отправился, чтобы сделать приготовления.

6

В то утро, когда я выехал в путь, погода испортилась. Влажный ветер, налетавший с реки, безжалостно продувал насквозь мое не по сезону легкое пальто, а небо полностью затянуло плотными, низкими серо-стальными тучами. Я неправильно рассчитал время, когда надо заказать кэб, к тому же движение на улицах было весьма плотным, а потому на вокзал «Ватерлоо» я прибыл в самую последнюю минуту и вынужден был бежать вдоль платформы, а затем вскочить в первое попавшееся купе.

Прозвучал свисток кондуктора, дверь с грохотом захлопнулась, и я оказался один на один с необычного вида женщиной, окруженной чемоданами, саквояжами и шляпными картонками и сидевшей с очень прямой спиной напротив меня. Сняв шляпу, я пробормотал извинения за столь поспешное вторжение, но она лишь слегка наклонила голову и отвела взгляд. Я обратил внимание, как хорошо она одета: длинное, отороченное мехом пальто из темно-лиловой шерстяной ткани с высоким меховым воротником, муфточка, шляпка. Руки ее были сложены на коленях, пальцы унизаны перстнями с крупными бриллиантами и изумрудами, и, тайком разглядывая ее, я пришел к выводу, что это женщина средних лет, богатая и влиятельная.

К моему удовольствию, часть пути, до того как свернуть на другую ветку, поезд ехал вдоль Темзы — мы должны были снова вернуться к ней перед самым концом путешествия. Но это были мрачные пейзажи — предместья Лондона, а потом сельская местность, серая и унылая под хмурым небом, и я довольно скоро отвернулся и стал читать газету. Я снова выглянул в окно из-за того, что изменилось освещение, и, присмотревшись, увидел, что начался снег. Я не сумел подавить возглас изумления и восторга — ведь хотя, возможно, в детстве это и было мне знакомо, но в сознательном возрасте я снега не видел и сидел, завороженный кружащимися хлопьями и белеющими прямо на глазах полями, а поезд тем временем мчался вперед. Потом в вагоне зажглись лампы, и внешний мир сразу словно бы потемнел и отступил, хотя время от времени крупные снежинки бесшумными брызгами падали на стекло, и их тут же сдувало снова.

Мы остановились на станции, потом еще на одной, но никто не вошел в наше купе. Я продолжал читать газету, хотя то и дело отрывался от нее, чтобы посмотреть на снег, и, когда поднял глаза, обнаружил, что женщина напротив пристально на меня смотрит. Я не столько увидел — поскольку я не поворачивал к ней головы и не встречался глазами, — сколько почувствовал на себе ее взгляд, и в конце концов я стал ощущать от этого дискомфорт и уже собрался нарушить молчание, но тут мы как раз остановились на небольшой станции.