— Теперь, сэр, вы можете увидеть дом, там впереди.

Я посмотрел и, увидев его, тут же воспрянул духом. Строение, высившееся передо мной в дальнем конце аллеи, было, безусловно, великолепно и необычно. Из серого камня, с крыльями по обе стороны от главного здания. К парадному входу, плавно изгибаясь, вела лестница.

Перед ней, в центре широкой круговой подъездной дорожки был огромный фонтан, у колонн портика располагались большие вазы. Дверь была открыта, свет изнутри лился в окружающие сумерки — и, конечно же, каждое окно было наполнено светом, а сияние стеклянных люстр смешивалось с более мягким светом свечей. Я увидел классическую оранжерею, и когда мы наконец свернули на подъездную дорогу, я мельком заметил протянувшиеся в темноте за домом лужайки, высокие стены и пруды с лилиями, переплетение дорожек и еще фонтаны, и исчезающий вдали склон, спускающийся к глади озера.

Потом мы остановились. Леди Куинсбридж появилась в дверях и быстро спустилась по ступеням, чтобы приветствовать меня, и с этого мгновения я погрузился в блеск и великолепие ее мира и теплоту и искренность ее гостеприимства.

Войдя в дом, я почувствовал, что меня словно окутывают свет и роскошь, убаюкивают уют и сияние Рождественской обстановки.

Дом был великолепен: из огромного холла вела наверх лестница, стены были обшиты деревянными панелями, на старинной полированной мебели играли отблески огня в каминах, растопленных в каждой комнате. Рождественская елка, убранная игрушками, раскрашенными еловыми шишками, свечками и лентами, уходила ввысь, почти касаясь высокого потолка, камины и двери были увиты остролистом, и во всем доме витал сладкий запах горящих дров, терпких плодов, зеленых ветвей. Я стоял, ослепленный всем этим, но леди Куинсбридж сразу пришла мне на помощь, заботливая и исполненная дружелюбия.

— Уэстон проведет вас наверх — ваш багаж уже доставлен. Ну а теперь — будьте как дома, познакомьтесь со всем, умойтесь и все прочее, что захотите. Вы выглядите усталым, мистер Монмут.

Она легонько коснулась на миг моей руки, заботливо заглядывая мне в лицо.

— Что-то не так, — сказала она тихим голосом. — Я вижу это, я это чувствую, что-то с вами случилось. Но здесь вам ничто не грозит, мы о вас позаботимся. Чай будет в гостиной, когда вы спуститесь вниз. Дом полон детей, вы их услышите повсюду, в основном наверху, но хотя бы чай они пьют в детской, так что вам не придется столкнуться с маленькими чудовищами прямо сейчас!

Я пробормотал слова благодарности и последовал за слугой наверх по лестнице, но, оглянувшись, обнаружил, что хозяйка дома смотрит на меня, и лицо ее озабочено, печально и — как я уже видел однажды — странно нездешнее.

Наверху лестницы я опять оказался лицом к лицу с леди Куинсбридж — или, точнее, с ее портретом великолепной работы, в полный рост. Она была изображена в зимнем саду, стоящей рядом с цветущей камелией, в окнах позади нее открывалась перспектива уходящего вдаль парка, на ней было сине-лиловое вечернее платье со шлейфом — и, когда я на него смотрел, мне казалось, что краски переливаются.

Стены верхнего коридора были увешаны прекрасными картинами — в основном портретами, натюрмортами с вазами фруктов из оранжереи, изображениями поникших роз, грациозных черных собак, мужчин на лошадях — и небольшими изысканными рисунками пастелью: дети, танцовщица, котенок, и снова и снова — леди Куинсбридж, наброски ее головы, склоненной на руку, или то, как она расчесывает свои длинные волосы; потом еще пейзажи с домом, садами и парком, формальные и четкие.