Я сел. Повсюду вокруг меня простирался тихий, волнистый вереск. Я никого не видел, никто за мной не следил, все это было плодом моего воображения. Меня бил озноб, я подвернул лодыжку, продрог и устал, но в темноте и в окружающей местности не было ничего враждебного. Неужели нервы мои были напряжены настолько, что на каждом шагу мне мерещились призраки, неужели меня так же легко испугать, как глупую женщину или малого ребенка? Вряд ли. На пару секунд я задумался. Кто-то следил за мной и преследовал меня, но враг этот не был реальным и видимым, он вообще не был человеком. Это было тогда — внезапная темнота, гнилостный запах, подавляющий и наводящий ужас — и теперь, точно так же, и оно ушло, как и злобное присутствие в библиотеке в Элтоне и в Пайре, и рыдания мальчика; было — и вдруг не стало.

Я поднялся, как-то привел мысли в порядок, взял себя в руки и медленно пошел дальше, вновь старательно держась тропинки. Где-то в долине тявкнула лисица — раз, другой. Всего в нескольких ярдах впереди я снова увидел свет, лившийся из окна одинокого низенького домика, и, воспрянув духом, устремился к нему из последних сил.

Дверь открывалась прямо на кухню с низким потолком. Рядом с черной чугунной плитой стояло кресло-качалка, в котором сидела беззубая старуха — вся сморщенная и скрюченная, будто корень какого-то древнего дерева, укутанная в шаль, она тихонько покачивалась туда-сюда, что-то бормоча себе под нос. Но та, что меня впустила, была моложе, веселая, с румяным лицом. Она сразу предложила мне горячий суп, свежий хлеб и место у очага.

— Я планировал добраться до гостиницы в Ро-Маклерби, — сказал я ей, — но я лишь недавно поправился после болезни, и прогулка через вереск утомила меня сильнее, чем я ожидал. Признаюсь, я очень обрадовался, увидев свет из вашего окна, и устремился к нему. Сегодня морозная ночь.

Она кивнула, наливая мне в миску дымящийся мясной бульон.

— До гостиницы в Роме еще четыре мили, и тропа последнюю часть пути идет вдоль ручья, вода там сейчас поднялась, вы бы запросто могли свалиться туда в темноте.

Я зачарованно слушал звучание ее голоса, и ее протяжный выговор был мне настолько знаком, что я сразу почувствовал себя дома.

— Вы не с наших краев.

— Я приехал сегодня поездом из Лондона. Но в некотором смысле я почти дома. Я жил во многих чужих странах, но родился я, по всей вероятности, недалеко отсюда.

Женщина села напротив меня за стол. Она казалась внимательной и доброжелательной, и меня это согревало, а кроме того, я испытывал облегчение оттого, что был здесь, в безопасном прибежище. Масляные лампы ярко горели, в том числе и та лампа в окне, что привлекла меня сюда, указав путь в темноте.

— Может случиться, что вы сумеете мне помочь… что вам что-нибудь известно о моей семье.

— Мы прожили здесь, в Гус-Фут, добрых двадцать лет, но до того моя тетушка и вся ее родня жили в Скарсгейте.

— Далеко отсюда?

— Семь миль.

— Это рядом с местом, которое называется Киттискар?

— Нет-нет, это по ту сторону от Рукс-Крег — Она говорила презрительно, как если бы речь шла об иностранной территории.

— Тогда, возможно, моя фамилия вам незнакома. Монмут — я Джеймс Монмут из Киттискара.

Она покачала головой, но затем повернулась к старухе, все так же покачивающейся в кресле, которое придвинулось ближе к очагу, и чуть повысила голос.

— Этот джентльмен из Киттискара. Ты могла бы кого-то оттуда знать, тетушка.

Старуха открыла глаза, и я увидел, что они тусклые и незрячие, покрытые пленкой катаракты. Но когда она заговорила, голос ее прозвучал твердо.

— Киттискар. Это наверху.

— А вы не знаете Киттискар-Холл, мэм?

— Айэ.