Ласе фыркнула.

– Мы помолвлены, Грегори, – заявила она. – Ты должен уделять мне внимание.

Грегори приподнялся на локте.

– Мы помолвлены, Ласе, – согласился он. – И я, как твой муж, буду решать, когда ты нужна мне, а когда нет. Сейчас я приказываю тебе уйти. Это всё.

Ласе постояла ещё несколько секунд, тяжело дыша и переводя с одного на другую разъярённый взгляд, а потом вылетела из комнаты стрелой.

Не дожидаясь, пока зазвенит замок, Грегори опрокинул Милдрет на спину и, с силой ворвавшись в неё пальцами, принялся стремительно двигать рукой.

Милдрет выгибалась под ним, пытаясь прижаться сильней, пока её не скрутило обжигающей судорогой, и она не обмякла в его руках.

Грегори быстро и жадно поцеловал её, а затем поинтересовался:

– Что же ты творишь?

– То, что тебе нравится, мой господин, – в глазах Милдрет по-прежнему мерцал шальной огонёк.

– Я люблю тебя, – Грегори легко поцеловал её.

– И я тебя, – улыбка Милдрет стала шире, и она коснулась таким же коротким поцелуем его губ.

– Отвечая на твой вопрос – можешь делать со мной всё, что тебе хочется, если тебе от этого хорошо.

(– Не бойся, – Милдрет обвила руками его торс, – мне нравится, как ты делаешь это со мной.)

Глава 41

Шурша юбками, Ласе бежала от рыцарской башни к донжону. Щёки её пылали, и она с трудом могла разглядеть контуры зданий в темноте.

Ласе почти не сомневалась, что о её позоре давно уже знают все. Все кухарки перешёптывались о том, что Грегори больше нужен его хорошенький оруженосец, приходивший каждое утро за едой для него, чем невеста, самая знатная леди в замке – леди Ласе.

Ласе оступилась, задела носком туфельки корень дерева, проросшего сквозь брусчатку двора, и, взвыв от боли, пнула его ещё раз.

– Будь ты проклят, Грегори! Будь проклят ты, твой слуга и весь этот замок, ставший прибежищем вашего порока! Как же я ненавижу тебя!

Ласе замолкла и приникла к стволу дерева спиной. Закрыла глаза, невольно погружаясь в события десятилетней давности, когда они с Грегори ещё были почти что друзьями – насколько девочка может дружить с хулиганистым пацаном.

У Ласе было трое кузенов, но к двоим она была абсолютно равнодушна всегда. Грюнвальд и Корбен читали псалтырь с утра до ночи, занимались изучением воинского искусства вдвоём и выглядели редкостными занудами, да и внешностью особенно не блистали.

Грегори тогда ещё тоже не слишком выделялся среди них лицом – обыкновенный круглолицый малыш. Но в глазах его всегда был озорной огонёк, который, едва загоревшись, передавался Ласе.

Вокруг было полно девчонок – отец устроил ей целую королевскую свиту из крестьянок и дочек замковых мастеров, но они все были такими же скучными, как Грюнвальд и его брат. К тому же боялись её до одури, зная непостоянный нрав маленькой госпожи – Ласе могла играючи приблизить к себе любую из них и так же внезапно прогнать.

С Грегори всё было не так. Он всегда бы галантен с ней, как настоящий лорд, но в глазах его продолжал гореть этот насмешливый огонёк, будто Грегори говорил: «Ты ничего не можешь сделать мне, сестра».

И она не могла. Не могла никогда. Ни в десять лет, ни в шестнадцать, ни теперь.

Коротким летом позапрошлого года ей уже начало было казаться, что что-то меняется между ними, тает лёд, и Грегори становится теплей – но всё разрушил этот проклятый слуга, который вечно крутился вокруг него.

О, Ласе не была глупа. Хоть она и воспитывалась в монастыре, вокруг неё всегда было достаточно опытных женщин, всё знавших про любовь.