Раскрыв рот, она слушала истории бывших знатных жён и мечтала о том, как и сама однажды станет для кого-то дамой сердца, будет блистать в обществе мужчин или хотя бы окажется любимой женой.

Грегори как никто подходил для воплощения её надежд. Он был настоящим рыцарем и знал городской этикет, а повзрослев, стал настолько прекрасен лицом, что иногда Ласе казалось, что даже приехавшие с ней монахини заглядываются на него.

Волосы его всегда были тщательно расчёсаны и уложены так, будто он знал последнюю моду. Никогда он не позволял расти на своём подбородке юношескому пушку, который до сих пор портил щёки его кузенов, и Ласе была уверена, что такой же ухоженной когда-нибудь будет его мужская борода.

А руки Грегори… Ласе щурилась даже теперь, представляя его тонкие пальцы, казалось, не знавшие упражнений с мечом – не то что узловатые, как корни дерева, грабли других мальчишек во дворе.

К собственному сожалению Ласе была вынуждена признать, что многими из этих качеств обладает и Данстан.

Он был так же ухожен, только немного тоньше в кости. Лицо его было таким аккуратным, только вместо дьявольского огонька, светившегося на дне зрачков юного наследника, в них осела нездешняя благодать.

Эта благодать так раздражала Ласе, что ей постоянно хотелось ударить Данстана по лицу.

Но видела она на его лице и ещё кое-что – как усиливается этот внутренний свет, когда Данстан смотрит на Грегори, как вытягивается вся его фигура, будто Данстан собирается рухнуть на колени.

Ещё тогда, два года назад, Ласе поняла, как её раздражает Данстан. Поняла она и то, что он может стать серьёзной преградой на пути к тому, что по праву принадлежало ей. Но тогда, два года назад, у неё не было времени переломить ход судьбы, зато за зиму, проведённую в монастыре, она успела многое обдумать и пришла к выводу, что должна сама построить своё счастье.

Прошлый год стал удачным для неё, хотя Ласе так и не поняла толком, что произошло в октябре. Она была искренне рада тому, что их отношения с Грегори тронулись с места, и тот решил объявить о помолвке – Ласе была уверена, что эта победа принадлежит ей, но тут же победу омрачила новость о том, что Тизон будет сослан в пограничный гарнизон. Она плакала, просила, умоляла сэра Генриха смилостивиться, но в глазах его поселился северный лёд, и Ласе поняла – он знает всё. Знает о её настоящем отце. Знает то, что, как она считала, знают они с Тизоном, да её мать, давно почившая в монастыре. У Ласе не было сомнений в том, кто мог так подставить её – и теперь она кусала губы, сожалея об истерике, которую сразу же устроила Грегори.

Потом, размышляя обо всём случившемся, она вспоминала множество деталей их венчания и понимала, что уже тогда Грегори не собирался жениться на ней. Но она всё ещё надеялась, что счастье придёт к ней само.

Счастье, впрочем, продолжало проводить ночи в своей башне – и теперь Ласе стало понятно с кем.

Прошло уже три месяца. Рано было бы бить тревогу, но Ласе уже поняла замысел Грегори – ей нужно было, чтобы к концу первого года их помолвки у неё уже был заметен живот. То есть, нужно было действовать быстрей.

В голове её промелькнула серия рассказов, которые она слышала, и несколько вариантов действий – от поездки в деревню и знакомства с сыном мельника, до переодевания в костюм слуги, чтобы привлечь внимание Грегори к себе. От некоторых она отказалась сразу, другие решила оставить на потом и, вскинув нос и облив полным презрения взглядом рыцарей, которых Грегори приставил для слежки за ней, направилась к домику травницы Азэлинды.

Азэлинда спала праведным сном, как спят все приличные вдовы, когда солнце уходит за горизонт, но Ласе барабанила в дверь кулаками, а потом подключила и колени, так что, в конце концов, Азэлинда, зевая и на ходу заматывая косы в покрывало, высунулась на порог.