– Хорошо. А когда мы сможем начать?

Некоторое время в трубке царила тишина.

– Мои дни ты знаешь, – сказал Рейзен затем, – я имею в виду мастер-классы во вторник и четверг. В субботу и воскресенье я обычно уезжаю из Лондона, так что остаётся три дня. Выбирай.

Кейтлин прикусила губу. Это было логично, но означало, что придётся убрать или сократить какой-то из привычных дней – поездки в Дувр или вернисаж.

– Я бы предложила понедельник, – сказала она наконец.

– Лучше хотя бы два дня, потому что иначе я не смогу контролировать результат, за неделю ты будешь уходить обратно на свою волну.

Кейтлин вздохнула.

– Если ты не хочешь, то я не…

– Нет-нет, простите, мистер Рейзен. Я хочу. Понедельник и среду мы можем назначить?

– Хорошо, понедельник и среда во второй половине дня. Приезжай завтра, я сейчас продиктую адрес. Попробуем начать.

Кейтлин приехала к трём часам – адрес оказался домашним. На самой окраине города у Рейзена был небольшой особняк, и хотя Кейтлин знала, что рисует Дэвид очень хорошо, её немало удивило то, что тот и зарабатывает весьма неплохо.

– Не ожидала, – честно сказала она, разглядывая студию, под которую был отведён почти что целый этаж. – Простите, мистер Рейзен…

– Дэвид, – тот улыбнулся, – надо уметь себя продавать.

Кейтлин промолчала. Одна эта фраза неприятно проскребла по душе. «Продавать себя» она категорически не хотела.

– Много рисуете на продажу? – спросила она.

Рейзен пожал плечами.

– Я так не разделяю.

Кейтлин подняла бровь.

– Разве у вас нет проблемы с тем, чтобы продать то, что нарисовано для души?

Рейзен покачал головой.

– Я люблю корабли.

– Вам повезло, – Кейтлин улыбнулась.

Рейзен фыркнул.

– Нет. Я просто умею увидеть то, что люблю, в том, что любят другие.

– Не понимаю, – Кейтлин присела на краешек стола, где были разложены какие-то чертежи.

– Я люблю корабли. Но не те, которые вешают в кабинетах, – сказал Рейзен. – Я не романтик. Люди обычно любят паруса, ощущение свободы. А мне… мне интересно изображать дерево. Крепкое. Надёжное. Его текстуру и плотность. Его прошлое и его будущее.

Кейтлин снова подняла бровь.

– Тогда вы должны бы рисовать абстракцию, разве нет?

– Должен? – Рейзен снова усмехнулся. – Не люблю, когда мне об этом говорят. Я не должен никому и ничего. Я хочу, чтобы мои картины нравились людям. В этом нет ничего плохого. А абстракцию покупают только те, кто ничего не понимает в картинах. Не из любви к ней, а только для того, чтобы показать свою рафинированность гостям. Но дерево – основа всего. Начало начал. Сельский дом, натюрморт на дубовом столе, лесная опушка, корабль у пристани или бегущий на солнце – всё это дерево. И я могу выбирать то, которое буду рисовать.

Кейтлин отвернулась.

– Я понимаю вас, – сказала она, – но мне труднее. То, что я вижу – не основа. Это цельные картины. Они движутся, пахнут, я почти могу их коснуться. Они нужны мне такие, какие есть – я не могу просто так их изменить.

Рейзен молчал, и, снова повернувшись к нему, Кейтлин произнесла:

– Вы, наверное, скажете, что так бывает у начинающих, да?

Рейзен покачал головой.