– Нет. Вернее – да, у начинающих тоже бывает так. Но я готов принять твой стиль как факт. Твоя картина… была интересной. Ты где-то занималась?

– Только мастер-классы. В основном я рисую сама.

– Значит, ты многое чувствуешь интуитивно. Но это не значит, что тебе не нужно развивать талант.

– Я хочу его развивать, – Кейтлин улыбнулась краешком губ. – Я ведь потому к вам и хожу.

– Почему не поступишь в колледж?

Кейтлин пожала плечами. Причину она тоже чувствовала скорее интуитивно.

– Там… поток, – задумчиво произнесла она. – Понимаете, все как все? Мне проще учиться самой и брать у тех, кем я восхищаюсь, то, что они могут мне дать.

Рейзен тоже улыбнулся.

– Надеюсь, я – один из них.

Кейтлин быстро кивнула.

– Да. Ваши картины… Я с детства на них смотрела. У матери была одна… Залив Солуэй-Ферт. Он был как настоящий. Нет, не так. Я была там в детстве. Но залив на вашей картине был более настоящим, чем-то, что я видела, когда была там. Не могу объяснить… – Кейтлин снова улыбнулась и покачала головой, и Рейзен улыбнулся в ответ.

Они поговорили ещё о картинах, и о том, кто и что хотел бы рисовать. К холсту в тот день Кейтлин даже не подошла, но уехала неожиданно довольной и… живой. Кейтлин не помнила, когда она в последний раз чувствовала себя настолько живой и настолько близкой к тому миру, в котором ей приходилось жить.

На некоторое время она почти перестала думать о том, что случилось с ней в сентябре. Она сама не заметила, что больше не видит снов – зато просыпалась теперь каждый день свежей и бодрой.

Изначально, согласившись на индивидуальные занятия, Кейтлин планировала всё-таки оставить для себя некоторые поездки в Дувр, а на продажу картин выходить теперь через раз – то два, то три дня в неделю; но вскоре поняла, что в Дувр её не тянет совсем – если уж отказываться от времени на берегу реки, то она предпочла бы лишний раз позаниматься с Рейзеном. Даже мастер-классы теперь проходили иначе – Рейзен вроде бы и уделял всем одинаковое количество времени, но, подходя к ней, всегда точно определял ошибки – возможно, потому, что знал теперь её манеру письма лучше других и не пытался больше ставить её в дурной пример.

И, тем не менее, к концу осени, когда дожди стали особенно холодными, а ветер пронизывал насквозь, тянущее чувство в груди вернулось.

Кейтлин стала ощущать неловкость в присутствии Рейзена, будто предавала кого-то уже тем, что приходила к нему на занятия, и всё же отказаться от этих занятий не могла – тем более теперь.

Когда ноябрь уже подходил к концу, а от Грега по-прежнему не было вестей, в лофте раздался звонок. Джек передал трубку Кейтлин, и та услышала энергичный голос Рейзена:

– Привет.

– Привет, – Кейтлин машинально улыбнулась, и тут же уголки её губ поползли вниз. – Ты что-то хотел?

– Да. В десятых числах декабря мы планируем открытие новой выставки. Я думаю, что мог бы взять парочку твоих картин. Я бы мог даже сразу их купить, потому что мне всё равно хотелось бы их видеть – если не на выставке, то у себя в особняке.

Кейтлин сглотнула. Горячая волна взметнулась к самому горлу и осела.

– Кейтлин? – добавил Рейзен, когда молчание стало затягиваться.

– Да.

– Да или нет? Для тебя это отличный шанс. Рисуешь ты хорошо, просто нужно быть на виду.

– Что там? – Джек, отошедший было, чтобы включить чайник, теперь снова оказался рядом с бутербродом в руке.

– Рейзен предлагает купить картины, – она тут же пожалела, что сказала об этом.