— Нет, тебе.

— Всех соседей опросил?

— Об этом и пишу, даже обедом пожертвовал.

— Это ты напрасно, я вот, например, как раз шел, чтобы подкрепиться, может, составишь компанию? Заодно расскажешь, что там у тебя вырисовывается.

Шаповалов с видимым облегчением захлопнул блокнот с законспектированными показаниями жильцов дома номер семь.

— Только для начала выясни, не поступало пятнадцатого либо шестнадцатого заявление от нашего усопшего по поводу кражи.

— Не понял, его что, ограбили?

— Там темная история. Сейф, по словам экономки, якобы вскрыл слесарь по просьбе самого Резника, который в свою очередь якобы потерял ключ. Но потерял он его или ключ украли и пропало ли что-нибудь из сейфа — неизвестно. Экономка предположила, что он, возможно, заявлял в милицию.

Шаповалов озадаченно почесал в затылке, но проверять пошел. Вернулся он довольно быстро.

— Не было никакого заявления. С пятнадцатого по девятнадцатое, то есть когда покойничку было уже не до заявлений, вообще по поводу квартирных краж обращались только дважды — спокойное было время, все больше машины угоняли.

— Ясно, — сказал Бедняков, хотя на самом деле ничего ему было не ясно.

Через каких-нибудь десять минут они уплетали кулебяку, запивая овощным бульоном, и Шаповалов с набитым ртом вводил Беднякова в курс:

— С этими соседями полная чехарда получается. Жмурика нашего видели человек десять в общей сложности. Если, как это… усреднить, то, выходит, явился он домой, надо полагать, с работы не раньше четырех, но не позже шести. То есть одни клянутся, что видели его где-то в четыре, другие — что скорее в шесть.

— Климов показал — около пяти.

— Может быть. Хотя может быть и так, что он потом еще раз куда-то выходил. А шел он от платной стоянки, где оставил машину. Стоянка там — в ста метрах от дома, я проверил — машина его стоит. Одни говорят, что он был пьяный, другие — что трезвый, но расстроенный, третьи — что вообще как больной, короче, его то ли шатало, то ли мутило и с какими-то бабками у подъезда он не поздоровался. Никто незнакомый и подозрительный за отчетный период свидетелями не замечен. Народ с работы шел, тинейджеры тусовались, собачники. С собачниками, кстати, проблема. Там во дворе площадка подходящая, так что эти кинологи и с соседних дворов тоже ходят. Их я, конечно, еще не всех проверил, только они, если не в этом доме жили, вряд ли нам будут полезны.

В районной налоговой инспекции народу толпилось как в очереди у американского посольства. В коридоре было душно. Все двери нараспашку. В помещении, где работали три инспекторши, трудился кондиционер. И все равно было душно. И у начальника стояла духота. Под стенкой независимой группой томились три дородные, взмокшие дамы и солидный господин с кассовыми аппаратами на руках. Переодетые базарные торговцы с переодетыми гусями.

Неудивительно, что по телефону Бедняков не смог добиться ни одного вразумительного слова.

— Не надо за мной занимать! — возмущенно заявила женщина, заполнявшая своими формами весь проход. — Вон записывайтесь на завтра, на после обеда.

Бедняков, разумеется, и не думал за ней пристраиваться, просто не смог обойти с первой попытки. Измученные многочасовым ожиданием представительницы прекрасного пола, составлявшие в очереди большинство, посмотрели на него с ненавистью. Слова «прекрасный пол» на самом деле по отношению к любой из них выглядели издевательством. Бедняков подумал, какой странный сложился стереотип: бухгалтерша должна отличаться от секретарши с полувзгляда. Даже в бане.

Собравшиеся в налоговке, наверное, заслуживали сострадания. Но Беднякову почему-то было их совсем не жаль.