- Тотчас же через противоположную дверцу я выскочила на мостовую. Тогда
он начал ругаться, уверяя меня, что мы приехали на место, угрожая стащить с
меня шляпу, если я ему не заплачу... Тут пошел проливной дождь, набережная
совершенно опустела. Я прямо потеряла голову, сунула ему пять франков, он
схватил их и, нахлестывая изо всех сил лошадь, уехал с моим чемоданчиком, в
котором, к счастью, ничего не было, кроме двух платков, сдобной булки и
ключа от застрявшего в пути сундука.
- Как же можно, садясь в экипаж, не посмотреть на номер! - в
негодовании закричал Клод.
Тут он вспомнил, что когда во время грозы проходил по мосту
Луи-Филиппа, мимо него во всю прыть прокатил какой-то извозчик. Уверовав в
рассказанную историю, Клод пришел в восторг от неправдоподобия правды. То,
что вчера представлялось ему естественным и логичным, оказалось
просто-напросто глупостью; жизнь куда сложнее и причудливее, чем нам
кажется.
- Теперь-то вы понимаете, каково мне было вчер-а около вашей двери! -
продолжала Кристина. - Я отлично понимала, что я не в Пасси, что я очутилась
ночью, совершенно одна, в ужасном Париже. А гром, а вспышки молнии! О, эти
молнии, то голубые, то красные! Все окружающее представлялось мне
чудовищным!
Она вновь закрыла глаза, и судорога прошла по ее побледневшему лицу,
перед ее мысленным взором вновь встала трагическое видение города. Река
катилась среди набережных в пропасть, устремляясь в разверзшиеся,
раскаленные бездны; в. свинцовых водах громоздились черные чудовища - баржи,
похожие на мертвых китов, которые ощетинились неподвижными кранами, похожими
на виселицы. Нечего сказать, хорошо ее встретил Париж.
Наступило молчание. Клод углубился в работу, но у Кристины затекла
рука, и она пошевельнулась.
- Пожалуйста, опустите немножко локоть.
Как бы извиняясь за свою невежливость, он сказал:
- Ваши родители будут в отчаянии, когда слух о катастрофе дойдет до
них.
- У меня нет родителей.
- Как! Ни отца, ни матери?.. Вы сирота?
- Да, сирота.
Ей восемнадцать лет, рассказала она, родилась она а Страсбурге, когда
там временно, проездом, стоял полк в котором служил ее отец, капитан
Хальгрен, гасконец из Монтобана. Когда ей шел двенадцатый год, он умер в
Клермоне, куда переехал, выйдя в отставку, после того как его разбил
паралич. Пять лет ее мать, парижанка, жила в этой провинциальной дыре на
свою жалкую пенсию, едва сводя концы с концами, подрабатывая раскрашиванием
вееров для того, чтобы дать надлежащее воспитание дочери; и вот больше года
назад мать тоже скончалась, оставив Кристину без гроша и одну, как перст. |