Он перестал с ней считаться, поминутно
заставлял раздеваться для какого-нибудь наброска руки, ступни, любой другой
детали, необходимой ему в данную минуту. Это было ремесло, и Клод унижал им
Кристину, на которую смотрел, как на живой манекен. Он заставлял ее стоять и
рисовал, словно перед ним был натюрморт: какой-нибудь кувшин или горшок.
Клод не торопился и, прежде чем приступить к большой фигуре, в течение
нескольких месяцев мучил Кристину, пробуя изобразить ее в двадцати разных
позах, желая, как он говорил, проникнуться особенностями ее кожи. Наконец
настал день, когда он с жаром принялся за набросок; в это осеннее утро дул
пронизывающий северный ветер, и в обширной мастерской было свежо, несмотря
на топившуюся печь. У маленького Жака начался один из тех приступов
болезненного оцепенения, которым он был подвержен. Поэтому он не пошел в
школу, и родители заперли его в дальнем углу комнаты, отделенном
перегородкой, наказав быть умницей. Вся дрожа, мать разделась и встала подле
печки, неподвижная, выдерживая позу.
В течение первого часа художник с высоты своей стремянки впивался
внимательным взглядом в Кристину, словно изучал ее всю - от плеч до колен,
но не перекинулся с ней ни единым словом. Кристина, охваченная щемящей
тоской, боясь потерять сознание, уже не понимала, от чего она страдает: от
холода или от отчаяния, подступавшего к ней уже давно, но горечь которого
она только теперь ощутила. От усталости она зашаталась и, с трудом
передвигая окоченевшими ногами, сделала несколько шагов.
- Как, уже? - воскликнул Клод. - Ты ведь позируешь какие-нибудь
четверть часа, не больше! Разве ты не хочешь заработать свои семь франков?
Он шутил, но голос у него был суровый: его увлекла работа. Кристина,
накинув на себя пеньюар, с трудом обретала способность двигаться, а он уже
грубо кричал:
- Ну, ну, не ленись! Сегодня великий день! Либо я стану гением, либо
издохну!
Приняв прежнюю позу, она стояла обнаженная при тусклом освещении, а он
вновь взялся за кисть, время от времени бросая отрывочные фразы, испытывая
потребность производить шум, как это всегда с ним бывало, когда работа шла
на лад.
- Забавно, в самом деле, какая у тебя чудная кожа. Она поглощает свет,
право... Кто бы поверил, что сегодня утром ты вся серая? А в прошлый раз
была розовая! Да, да, неправдоподобно розового цвета!.. Мне это здорово
мешает, никогда не знаешь заранее.
Он остановился, прищурился.
- Чудесная все-таки штука - обнаженное тело... Оно решает тональность
картины... Оно играет, искрится, живет, черт побери! Так и видишь, как кровь
омывает мускулы... Ах, хорошо нарисованный мускул, добротно выписанная часть
тела, залитая солнечным светом... Что может быть лучше, прекраснее? Это -
само божество! А у меня... У меня нет другой религии, я готов пасть на
колени перед обнаженным телом да так и простоять всю жизнь. |