Считая унизительным пользоваться скребком или
бритвой, он к ним никогда не прибегал, но пускался во всевозможные
таинственные ухищрения для создания нужного тона, сам фабриковал рецепты,
менял их каждый месяц и, решив вдруг, что открыл секрет подлинной живописи,
отказался от старой манеры масляной живописи, сливающей краски в плавном
движении кисти, и стал добиваться нужного колорита посредством раздельных
мазков. Одной из его наиболее долго длившихся маний была манера писать
справа налево. Он был уверен, что она принесет ему счастье, но хранил про
себя этот секрет. А последняя катастрофа, новая роковая неудача, привела
Клода к теории дополнительных цветов, и она захватила его целиком. Первый
натолкнул его на эту мысль Ганьер, склонный, как и Клод, к техническим
новшествам. И Клод, никогда не знавший меры в своих увлечениях, довел до
абсурда научный принцип, в силу которого из трех основных цветов: желтого,
красного, синего - получаются три производных: оранжевый, зеленый, лиловый,
- а затем уже - целая гамма дополнительных и промежуточных цветов, с
математической точностью образующихся из смеси тех и других. А раз так, -
значит, наука вошла в живопись. Значит, создан метод логического наблюдения;
оставалось только выбрать для картины доминирующий тон, определить
дополнительный или промежуточный цвет и затем экспериментальным путем
установить все рождающиеся отсюда нюансы; так, например, красный рядом с
синим превращается в желтый, и, следовательно, весь пейзаж меняет тон, в
зависимости от солнечных лучей, от того, как они окрашивают и отражают
проносящиеся по небу облака. Он делал правильный вывод, что сами предметы не
имеют определенного цвета, а принимают различную окраску, в зависимости от
окружающей среды; беда была в том, что теперь, когда, напичканный этими
теориями, он переходил к непосредственному наблюдению природы, он смотрел на
нее предвзятым взглядом и, утверждая свою теорию, огрублял нежные нюансы
слишком яркими мазками. И поэтому неповторимая манера его письма,
прозрачный, напоенный солнцем колорит казались преднамеренным вызовом, когда
он опрокидывал все привычные представления своими бледно-фиолетовыми телами
под трехцветными небесами. Казалось, безумие его дошло до крайних пределов.
Нищета добивала его. Она подбиралась понемногу, по мере того, как
супруги тратили деньги, не считая, и, когда от двадцати тысяч франков не
осталось ни единого су, обрушилась на них во всей своей безысходности.
Кристина хотела искать работу, но она ничего не умела делать, даже шить; она
приходила в отчаяние, сидела, бессильно опустив руки, возмущалась, что ее
воспитали по-дурацки, как белоручку; если дела не поправятся, ей останется
только наняться в прислуги. Между тем Клоду ничего не удавалось продать с
тех пор, как он попал под обстрел язвительных насмешек парижан. |