|
Но нижняя часть лица портила эту лучезарную нежность: челюсть выдавалась вперед, большой кроваво-красный рот обнажал крупные белые зубы. Все это свидетельствовало о страстности, неосознанной чувственности и противоречило детской чистоте всего ее облика. Внезапно по телу девушки пробежала дрожь, покрывшая как бы разводами муара шелк ее кожи. Может быть, она почувствовала наконец устремленный на нее мужской взгляд. Она широко открыла глаза и вскрикнула: - Боже мой! Ужас парализовал ее: незнакомое место, этот полуодетый молодой человек, склонившийся над ней и пожиравший ее глазами. Не помня себя, она схватила одеяло и обеими руками прижала его к груди, яркая краска стыда залила розовым потоком ее щеки, шею и грудь. - Что там еще? - недовольно закричал Клод, размахивая карандашом в воздухе. - Чего вас разбирает? Она ничего не говорила, не двигалась, прижимала к себе простыню, стараясь запеленаться в нее, сжаться в комок, стать невидимой. - Не съем же я вас... Будьте умницей, лягте так, как лежали. Она покраснела до самых ушей и едва смогла пролепетать: - Нет, нет! Только не это. А он, охваченный свойственной ему вспыльчивостью, все больше и больше сердился. Ее упрямство казалось ему глупым. - Скажите, что вам станется? Подумаешь, несчастье, если я увидел, как вы сложены!.. Для меня это - дело привычное. Тогда она начала всхлипывать, и он окончательно рассвирепел, выходя из себя при мысли, что не сможет закончить рисунок, что стыдливость девушки помешает ему сделать прекрасный эскиз для картины. - Вы, значит, не хотите? Это же идиотство! За кого вы меня принимаете? Разве я тронул вас хоть пальцем? Если бы я думал о глупостях, ночью мне представлялся прекрасный случай... Плевать я хотел на все это! Мне вы можете показаться без боязни... И, в конце-то концов, благородно ли с вашей стороны отказывать мне в такой услуге, - ведь я подобрал вас на улице и вы провели ночь в моей постели?! Спрятав голову в подушку, она плакала все сильнее. - Клянусь вам, что это для меня необходимо, иначе я бы вас не мучил. Ее слезы тронули его. Ему стало стыдно своей грубости, и он смущенно замолчал, давая ей время успокоиться, потом снова начал мягким голосом: - Ну, раз это вам так неприятно, не будем об этом говорить... Однако, если бы вы только знали! Одна из фигур моей картины никак не получается, а вы как раз то, что мне нужно! Когда дело идет о треклятой живописи, я способен задушить отца и мать. Поняли вы? Теперь вы меня прощаете?.. И все же, если бы вы захотели, всего только несколько минут... Да нет, успокойтесь! Я не прошу, чтобы вы обнажались! Мне нужна голова, только голова! Хоть бы только голову мне кончить! Прошу вас, сделайте мне одолжение, положите руку так, как она лежала, и я буду вам благодарен всю жизнь! Понимаете, всю жизнь! Теперь он умолял ее. |
