|
Пассивному ожиданию «конца света» Бердяев противопоставил «активный эсхатологизм» как «оправдание» творчества человека. Ссылаясь на Н. Федорова, Бердяев писал, что конец мира есть дело богочеловеческое, что в него входят активность и творчество человека: человек не только претерпевает конец, но и уготовляет его. Конец есть не только разрушение мира и суд, но также просветление и преображение мира, как бы продолжение творения. Русский космизм — это не только теоретическое обоснование межпланетных путешествий. Другой, более важный аспект — ответственность за Космос, за созданную культуру, за грядущую ноосферу, которой суждено стать новым фактором развития Вселенной. Вся русская философия конца XIX — начала XX века космична, пронизана идеей всеединства, взаимной связи микро- и макрокосмоса. Религиозно-философский ренессанс и русский космизм — это одно и то же.
Позднее о космическом долге человечества заговорили на Западе. В одной из последних своих работ Макс Шелер пишет о порыве и прорыве духа в высшие сферы творчества, утверждая, что теизм делает это исходной точкой мирового процесса. Это значит: не Бог сотворил мир, а мир творит Бога. Я так понимаю Шелера, и это мне импонирует. Сначала Бог возникает в сознании человека как объект поклонения, как идеал, способный увлечь и преобразовать бытие, и бытие преобразуется «по образу и подобию» Бога; мы вовлечены в процесс своеобразного боготворчества, переделывая самих себя, сначала идеально, нравственно, а затем (неведомым пока способом) реально, онтологически. Любовь как принцип бытия, преобразующий мир, — вот о чем мечтали русские космисты. Любовь и жизнь побеждают ненависть и смерть. Жизнь ищет все новые и новые, небывалые еще формы. Русский космизм — последнее слово философии. Больше ей сказать нечего. Мудрецы выполнили свою задачу. Теперь дело за политиками (чтобы государства не угрожали друг другу и всему человечеству), за военными (чтобы исчезло смертоносное оружие), за аграриями и промышленниками (чтобы накормить людей, дать им одежду и кров), за всеми людьми (чтобы почувствовать себя единой семьей). Человечество — не «взрыватель» Вселенной, а участник космического созидательного процесса, именно для этого даны ему разум и любовь. Нет ничего позорнее сегодня, чем разжигать ненависть во имя узких эгоистических интересов — классовых, расовых и любых других. Двести лет назад Кант поставил главный вопрос своей философии: «Что такое человек?» Отвечая на него, послекантовская философия сформулировала целый веер ответов, один содержательнее другого. А тут нам говорят: «взрыватель», «спусковой крючок» адской машины атомного апокалипсиса. Нет, все, что угодно, только не это! Пессимистический спинозизм, окрашенный в ницшеанские тона («вечное возвращение»), — типичное порождение наших дней, когда рассеялся нравственный обман, развеян был рационалистический миф об ускоренной переделке общества на основе знания его законов, утопические проекты социальной гармонии через дисгармонию и насилие потерпели крах. Это — хороший урок, напоминание о космической ответственности духа. Впереди — не гибель человечества, а его преображение, восхождение на новую ступень бытия.
Новая Русь на древних устоях Мне не хочется, чтобы эта книга выглядела как поминки по русской культуре. Постсовременность являет собой не похоронный звон, а благовест, возвещающий возрождение утраченного. Так и с русской идеей. Сегодня родина в беде. Как и три с половиной века назад, Россия ввергнута в смуту. Народ бедствует, страна расчленена и подавлена иноземцами и мнимыми русскими (говорят и пишут по-русски, а мыслят и ведут себя, как враги России). В ходу иноземные деньги, на экране — чужая речь. Преступно расточаются наши богатства. Живем, как в условиях оккупации. |
