Энн больше никогда не совершала подобной ошибки, но временами аскетическая суровость приюта давила на нее, и это чувство примешивалось к боли за обездоленных и к состраданию.

Правда, сегодня, виновато ощущала Энн, ее мысли были больше прикованы к собственным заботам. Днем приезжает Рей. Что-то он ей скажет? А, главное, какого ответа хотела бы она сама?

Энни хорошо представляла реакцию Дэва, спроси она у него совета, и сознательная часть ее «я» соглашалась с ним: есть куда более важные проблемы, — чем сохранение дома для себя, есть люди — вот эти молодые ребята, которые нуждаются в самом насущном.

Когда она в задумчивости бродила по своему дому, — на чем частенько ловила себя в последнее время, — то чувствовала всю ту любовь, всю заботу, все человеческие усилия, которые в него были вложены, чтобы он стал таким, каков есть. И дело не просто, скажем, в огромной материальной ценности той же резной лестницы старинной работы. Не только это наполняло ее чувством жалости и вины от возможной утраты. Она осознавала, как много труда и мастерства заключено в этом музейном творении. Стоило закрыть глаза — и воображение уносило Энн в древнюю эпоху. Она почти физически ощущала острый запах свежеструганного дерева, сосредоточенное молчание подмастерьев, наблюдающих за работой мастера, представляла их восторг и гордость, когда им разрешалось внести и свою лепту, видела, как они, затаив дыхание, ждали потом одобрения, пока мастер придирчиво оглядывал и ощупывал их творения.

Лепнина на потолках, мебель в комнатах — все, все было создано любовью и старанием людей, гордых за свое дело.

Дэвид, конечно, видит во всем этом совсем другое: надорвавшихся, искалеченных подмастерьев, выброшенных с работы, ничтожные гроши, которые мастера получали от богатых заказчиков.

— Чего грустишь? Дружок, что ли, обидел? — послышался голос.

Энн обернулась, пытаясь улыбнуться, и увидела худого, прыщавого юнца, наблюдавшего за ней. Его товарищ, хихикнув, заметил вполголоса:

— Будь у нее дружок, она не была бы такой скучной.

Слова эти ничуть не смутили Энн — колкости Рея были похлеще. И как это ему удается?

— Чем увенчались поиски работы, Джон? Что-нибудь слышно? — спросила она, пропустив мимо ушей оба замечания.

— He-а… Вряд ли что получится.

— Тебе стоило бы попытаться овладеть какой-нибудь профессией.

Энни уже заранее знала ответ и не удивилась, когда подросток уныло покачал головой. Да, подумала она, когда общественная система жестоко обходится с тобой, трудно вообще во что-то верить.

Через час она уже ехала домой, представляя неизбежный разговор с Рейтом, со страха чувствуя спазм под ложечкой.

Подъезжая к заднему крыльцу через двор, где раньше были конюшни, она с удивлением обнаружила чужую машину.

Энни вошла в дом и двинулась через лабиринт коридоров и полутемных комнат. За дверью в парадном холле слышались голоса, и она замерла, узнав один из них. Ее двоюродный дядюшка! Что он здесь делает и, главное, как он сюда попал? Набрав в легкие побольше воздуха, Энн распахнула дверь.

Патрик стоял к ней спиной, его лысина сияла в лучах зачем-то включенного электричества. Рядом стоял незнакомый человек, который вместе с ним внимательно разглядывал старинную люстру.

— М-м-м… я полагаю, за нее можно будет выручить приличную сумму, хотя теперь уже не так много охотников до подобных вещей — слишком старая и слишком дорогая. Пожалуй, лучше вывести ее на континент, найти агента… — Незнакомец замолчал, заметив Энн, и подтолкнул Патрика.

— А, Энни! — воскликнул тот.

Добродушие в его голосе не обмануло маленькую хозяйку: она хорошо знала цену этому человеку и разделяла те неприязнь и недоверие к нему, которые испытывали ее дед и отец.