|
— И ты... — сокрушенно произнес Сергей. — Учишь, ага... — Он наконец понял, что его намеки пропускают мимо ушей, и не выдержал: — Денег-то дай?.. У тебя же полно. Помянем. Федю-то. А?.. — Лечиться не пробовал? — А чего мне лечиться? Я не болею. За водкой схожу? — добавил он невпопад. — Пять евро. Лучше пятнадцать. Давай, а?.. Давай, не тяни. Давай, козел нерусский! Этого Тиль простить не мог. Максимов вместе со стулом отлетел к стене и зарылся в пустой посуде. — Не надо, Серж, — тихо сказал он. — Мы все из одного корня, ты знаешь. А козел нерусский ничем не хуже козла русского. — Ко-орня... — проныл Максимов, размазывая под носом скользкую кровь. — Того корня в тебе полпроцента. Все дойчи да люксы разбавили. Гамлет сраный... — Ты зато не разбавлял! Гордость нации... Что впереди видишь?! — повторил он. — Тебе жалко пятерку... Ради Феди Полушина, ради светлой па... Тиль ударил его еще раз, и Сергей, снеся спиной стол, вернулся к бутылкам. На карточке Шнайдера было тысяч двадцать. Тиль утопил ее в луже и не жалел. А горсть мелочи на флакон для Сержа... Да, ему было жалко. — Что с тобой делать... — Гиль расстегнул куртку и достал пятьдесят евро. — Держи. Хватит? —Да ты... Ти-и-иль!.. Ну, ты челове-ек! Я верил... Я чувствовал! У меня ведь тоже... не дремлет фор-вертс, не дремлет, о-о-ох!.. Я мигом! — Стой. Сначала я тебе в морду плюну. Есть у меня такое желание. — Че-его?.. — Я серьезно. За это еще сотня будет. — Ну-у... Ну я даже... Но если это так... если у тебя такие... хы!.. желания... — Что с тобой делать... — Тиль расстегнул куртку и, достав пистолет, выстрелил ему в лоб. — Не могу я в тебя плюнуть, Серж... Он вытащил из бумажника все, что там было, и, положив на подоконник, прижал сверху пустой фляжкой. Не на похороны. Максимова кремируют за счет муниципальной конторы, и к урне с его прахом никто никогда не придет. Деньги, до последнего цента, будут переведены в литры. Какой-то дедок с фиолетовым носом поднимет залапанный стакан и скажет: —Упокой его душу, господи... Прими таким, каков есть, и прости... Вот на это Тиль и оставлял. — Прими и прости... — пробормотал он, выходя из комнаты. Минус 33 часа “Ангус” весил, как пара лайковых перчаток, но дамским пистолетом назвать его было нельзя. Целлюлозная гильза, сгорая, вылетала из ствола струей пепла, и — ни маркировки, ни оттиска бойка, ни царапин. Сама пуля была обыкновенная, как пояснил гандилер в баре — “трехдюймовочка ”. — Три дюйма?! — не поверила Элен. — Три десятых. — Торговец оглядел ее с головы до ног, будто она что-то ему предлагала. — Зачем такой несообразительной девушке такое сложное оружие? Есть шокеры, есть шумовики и просто пугачи. Есть хорошая дубинка. Много ею не намашешь, но когда тебе одиноко... У Элен возникло желание прострелить ему ногу или врезать в пах — так, чтобы расстроить личную жизнь недели на две, но ничего подобного она делать не стала. Через полчаса дилер ждал другого покупателя, от которого должен был получить все и сразу. — Я беру, — сказала она. |
