– А-а, вон как всё сложно… Мда. А я думала – ты Ксюхина новая девушка. Вы с ней, кстати, хорошо смотритесь.

Мою курящую собеседницу звали Эля. Она была давней знакомой Ксении и пришла на новогоднюю вечеринку со своей подругой – щуплой стриженой девушкой в мешковатых штанах, на вид – пацан пацаном. Это был союз очень разных людей, причём во всём – от возраста и внешности до уровня доходов.

Иногда так бывает: совершенно незнакомому человеку раскрываешь свою душу, как не раскрываешь и близким. Обе слегка «подогретые» вином и шампанским, мы разговорились как-то неожиданно легко, будто знали друг друга уже много лет. Наверно, было в моей случайной собеседнице что-то располагающее… Даже не знаю, что именно – может быть, ласковая искорка в глазах, прячущаяся в уголках губ добродушно-ироничная улыбка, тембр голоса – низкий, с приятной хрипотцой, царапающей, как нагретый песок летнего пляжа. Решительно стряхнув пепел вниз с балкона, Эля сказала:

– Я думаю так: если ты чувствуешь, что человек тебе – родной, что тебя тянет к нему как магнитом и, как ты говоришь, даже дышать больно в разлуке, то какого хрена ты мучаешь себя и его? М?

Пытаясь оградить себя от холодного дыхания зимней ночи, я потуже запахнула дублёнку, в которой я ходила уже пятый год. Рядом с царственно-роскошной шубой Эли она смотрелась весьма убогонько. Но ночь, утешая, накинула на мои плечи чёрный бархатный плащ, расшитый блёстками звёзд и городских огней – это было самое богатое одеяние, какое можно только измыслить.

– Просто с гибели Яны прошло ещё слишком мало времени, – призналась я с глухой болью в душе. – Четыре с половиной месяца – это ничтожно мало… Я хочу подождать хотя бы год, прежде чем задумаюсь о каких-то новых отношениях. Да и не знаю, честно говоря, буду ли вообще задумываться. Я просто не могу…

Эля выпустила дым длинной струёй, философски прищурив тяжёлые от толстого слоя туши ресницы.

– А зачем это всё? Думаешь, она хотела бы, чтобы ты вот так хоронила себя заживо? Носила вечный траур? Пойми ты, дурочка… Ты плачешь здесь – её душа плачет ТАМ. Вы всё ещё связаны, и твои страдания заставляют страдать и её. Пойми, она хочет тебе счастья, а не этого монашества в миру… Год… – Эля хмыкнула, щёлкнув по сигарете. – Выдумала тоже. Целый год самоистязания… Думаешь, твоя Яна этому сильно обрадуется? Стань ты наконец счастливой, чтобы она была спокойна за тебя!..

Она попала в мою болевую точку. Ведь с мамой я уже постигла эту науку – отпускать ушедших близких, почему же так трудно повторить это с тобой?.. Словно в первый раз… Огни города поплыли перед глазами в солёном тумане.

– Э! А ну-ка, отставить сырость… – скомандовала Эля, смахивая с моей щеки слезинку пропахшим сигаретным дымом пальцем. – Слушай… У тебя глаза, оказывается, зелёные-презелёные!.. А я никак не могла понять, какого они цвета. Чудо ты глазастое, вот ты кто!

Эля засмеялась, да так заразительно, что мои губы невольно сами растянулись в улыбку.

– Саша меня так называет – «чудо», – сказала я, вытирая остатки слёз. – Уж не знаю, что она во мне «чудесного» находит…

В чайной глубине тёмно-карих глаз Эли замерцали задумчивые блёстки.

– Светлая ты потому что. Так и хочется погреться возле тебя, как у костра. Ох, заварила же ты кашу, красавица, своими ясными глазками… – Ласково любуясь мной, Эля пропустила пряди моих волос между пальцами, расправляя их и перекладывая из-за плеч вперёд. – Нет, я за Ксюху не беспокоюсь: она у нас натура увлекающаяся, влюбчивая, но ветреная.