— Я думала, дневник даст какой-нибудь ключ. Надеялась отыскать на его страницах разгадку того, что стряслось с Лилой. И ничего не нашла. Такое разочарование…

— Вы вернулись, потому что по-прежнему не уверены? Вы отправились домой, искали ответы и ничего не нашли. Но я рассказал все, что знал. Поверьте, я очень хотел бы помочь, да нечем. Уж простите.

Его взгляд застыл на моей шее. Он наклонился ко мне. На долю секунды я почувствовала скользнувшие по коже теплые пальцы. Неужели он хочет меня поцеловать? Что ж, пусть.

— Она здесь, — удивленно выдохнул Питер.

Ах, вот оно что. Он приподнял двумя пальцами кулончик с топазом, цепочка натянулась. Он разжал пальцы, камешек упал на место. Он снова прикоснулся к нему. Я заглянула ему в глаза, он был за тысячи километров отсюда.

Я вытащила из сумки журнал и протянула ему.

Питер непонимающе уставился на обложку.

— «Роллинг Стоун»?

— Страница шестьдесят три.

Он снова поднял глаза и, кажется, собрался что-то сказать, но просто принялся листать журнал.

На верхней половине разворота редакция поместила фотографии группы «Звуковой вал». Статья называлась «Последний выход Билли Будро». Ниже, более мелким шрифтом: «Бен Фонг-Торрес». Бен тряхнул старыми связями и в последнюю минуту пропихнул-таки статью.

— Что это? — спросил Питер.

— Посмотрите на бас-гитариста, — сказала я. Этот снимок я изучала так долго, что он навсегда врезался мне в память. На переднем плане — Кевин Уолш с микрофоном у самого лица, только что не во рту. Билли сзади, в тени, лица почти не разглядеть, свет падает только на сильные руки и пальцы на струнах. — Это Билли Будро.

— И что?

— Не торопитесь. А я пока выйду.

Я ждала на крыльце. Подняла сверток с карандашами, вдохнула чистый запах дерева. Двадцать минут я стояла на крыльце, глазея на спешащих по своим делам собак, высматривая птиц в листве. Затем скрипнула пружинами кровать. На крыльцо вышел Питер и встал рядом со мной.

— Откуда это взялось? — тихо спросил он.

— Долгая история.

Мы постояли, глядя на дорогу. Закрапал дождь. Крупные капли оспинами метили красную землю. Я не знала, что сказать. Только надеялась: он понимает, что я чувствую себя некоторым образом в ответе за произошедшее с ним. И это единственное, что я сумела для него сделать.

— Теперь вы можете вернуться домой, — сказала я. — История даже попала в «Новости». Думаю, кое-кто хотел бы попросить у вас прощения.

— Когда-нибудь, может быть. Сейчас мой дом здесь.

— А эти числа на камнях? Что они значат?

— 13–10–13–1, — произнес он. — Л-и-л-а. Я взял восемь камней и написал имя дважды, потому что восьмеркой изображается бесконечность.

— Ей бы понравилось, — заметила я.

Он усмехнулся:

— Вряд ли. Думаю, она сочла бы это жутко сентиментальным. Но у меня была прорва свободного времени. А когда слишком долго проживешь в конце заброшенной улицы, поневоле станешь сентиментальным.

Он приобнял меня за плечи, на какую-то секунду, не дольше.

— Когда я вас здесь увидел в первый раз, вы стояли перед лотком с фруктами, спиной ко мне. Собирался дождь. Я сразу понял, что вы иностранка, и хотел подойти, посоветовать где-нибудь переждать грозу. Иностранцев наши дожди всегда застигают врасплох. Они обрушиваются внезапно и с такой силой — ни убежать, ни спрятаться. Ударил гром. Вы вздрогнули и вскинули голову к небу. И на одну, может, две секунды я поверил в то, что люди болтают о Дириомо.