Кэрролл показал на картонную коробку на полу, битком набитую папками.

— Вот они все, по годам. Поначалу я просто складывал их в ящик, думал, он вот-вот вернется. Но прошел год, другой, третий — и я понял: Питер возвращаться не собирается. Знаю, нужно бы подыскать для них местечко получше — я единственный хранитель его трудов, — но я так привык, что они всегда у меня под рукой, что я всякую минуту могу достать любой. А они гениальны! То, чем набита эта коробка, может всколыхнуть весь мир. Все пытаюсь уломать Питера опубликовать их, да он, похоже, уже привык к безвестности.

— Когда мы с ним встретились, он был очень сдержан, ни словом не обмолвился о том, что делает нечто важное.

— Редкий человек, — кивнул Кэрролл. — Еще до того как его карьера пошла под откос, было видно, что ни слава, ни признание ему не нужны. Сама работа доставляла ему наслаждение.

— Как и Лиле, — сказала я.

Кэрролл приподнял бровь и, чуть помедлив, заметил:

— Да, Лила в самом деле любила свою работу. Но не будем забывать, что ваша сестра была довольно честолюбива.

У меня из головы не шло то, что я только что услышала.

— Вы говорите, когда жена Мак-Коннела, Маргарет, все узнала, она ему угрожала. А когда именно?

Кэрролл задумался.

— Насколько помню, примерно за месяц до… — он запнулся, подыскивая слово помягче, — до кончины вашей сестры.

— А Мак-Коннел говорил, что рассказал жене про Лилу всего за несколько дней до ее исчезновения.

— Он так сказал?

— Чего ради ему лгать?

Кэрролл поерзал, поправил ремешок часов.

— Тут мне сказать нечего, но только Питер горой стоял за семью. Несмотря на все свои недостатки, Маргарет была хорошей матерью. Питер без памяти любил своего сына и пошел бы на все, лишь бы не разлучать малыша с матерью. И не задумываясь взял бы на себя ее вину.

— Я не совсем понимаю…

Кэрролл помолчал.

— Мне, право, не хотелось бы говорить, поскольку нет никаких доказательств, подтверждающих мою теорию.

— Вашу… теорию?

Кэрролл снова скрестил ноги. Пока он ворочался в своем кресле, я заметила, что у него на пиджаке, на внутренней стороне воротника, красными нитками вышито его имя.

— С моей стороны неразумно было бы далее распространяться на эту тему. Я и так слишком много сказал. Как бы то ни было, Питер находил мои подозрения необоснованными.

— А Стрэчмен? — спросила я. — Он-то почему молчал про Лилу и Мак-Коннела?

— Ах да, Стрэчмен. Интересное, знаете ли, дело. Стрэчмен свое молчание использовал как инструмент давления.

— На кого?

— Мы с Питером сообща готовили один доклад. Сам по себе Стрэчмен ни за что не сумел бы подобраться ко мне. Откровенно говоря, я его недолюбливал. Полная противоположность Питеру: себе на уме, скрытный, капризный. И завистливый — как в личном плане, так и в профессиональном. Ручаюсь, он бы дорого дал, чтобы поменяться с Питером местами — заполучить его прирожденный талант, не говоря уж о любви Лилы.

— Он сох по Лиле?

— О да. Но несмотря на то что за право встречаться с ней он пожертвовал бы собственной правой рукой, Стрэчмен завидовал ее математическим способностям не меньше, чем талантам Питера, а может, даже больше.

— Но Гильбертовскую премию он получил.

— Да, получил, получил. — Кэрролл насупился. — Если б не давнишние изыскания, которыми он занимался на пару с Питером, не видать бы ему премии как своих ушей. Именно та работа лежала в основе его реферата по гипотезе Ходжа.