Кэрролл положил руки на подлокотники своего кресла. Я заметила массивное золотое обручальное кольцо и отменный маникюр.

— Но я отвлекся. Помимо советов, я, знаете ли, оказывал им и практическую помощь. Питер как-то признался, что им с Лилой неудобно работать в здании факультета: сестра ваша опасалась, что пойдут сплетни. Тогда я предложил им для работы свой собственный дом. Жена моя в то время занималась росписью стен, часто уезжала на заказы, а Дженна уже учились в Колумбийском университете. — Он помолчал, внимательно глядя на меня. — Чему вы удивляетесь? Если я математик, это не значит, что романтические отношения для меня тайна за семью печатями. А известно ли вам, что сказал Вольтер?

— Э-э…

— «В голове Архимеда гораздо больше воображения, чем в голове Гомера». На нас, математиков, возводят напраслину — мы, мол, бессердечные приспешники рассудка и здравого смысла, но знайте: совершить сколько-нибудь серьезное математическое открытие возможно, только включив воображение. Лила обладала неистощимым воображением. Бывало, вечером приду домой с работы, а они — за кухонным столом, голова к голове, все в работе. Закажем чего-нибудь съестного, сидим на кухне, жуем и толкуем о теории чисел. Мне только-только стукнуло пятьдесят, передать вам не могу, с каким наслаждением включался я в интеллектуальные игры этой тесной компании, куда допускали и меня, грешного. Ах, как хорошо нам троим работалось! У меня — багаж знаний, многолетний опыт, у них — особенно у Лилы — способность взглянуть на проблему по-новому, взять и выдать вдруг поразительное логическое соединение или сформулировать вопрос так, как тебе и в голову не придет! Порой так наговоримся, что голова, кажется, лопнет. Тогда идем в гостиную и принимаемся играть — Питер подсадил нас с Лилой на видеоигру «Атари». Знаете, где быстро-быстро крутятся треугольнички. — Воспоминания осветили лицо Кэрролла улыбкой. — Эта игрушка, надо полагать, по сей день валяется у меня в подвале.

— Теперь понятно, где Лила пропадала по вечерам. А мы все гадали, где они с Мак-Коннелом встречались. — Я помедлила. — Не знаю, как и сказать… но это у вас в доме они?..

На лице Кэрролла отразился ужас.

— Бог с вами, нет! В районе залива Хаф-Мун есть одна маленькая гостиничка. Я, конечно, предпочел бы ничего об этом не знать, но Питер сам однажды признался, ни с того ни с сего. Думаю, ему просто нужно было выговориться. Он очень сильно любил вашу сестру. По себе знаю, о таком чувстве нелегко молчать. Напротив, хочется раструбить на весь белый свет. К счастью, у него хватило благоразумия открыться мне одному. — Кэрролл сдвинул брови. — Естественно, я нередко думал: как все повернулось бы, посоветуй я Питеру забыть Лилу и вернуться в семью? Полагаю, теперь я уже со спокойной душой могу повиниться, что за всю жизнь сознательно пошел на обман один-единственный раз — во время следствия. Я не сказал сыщикам про Лилу и Мак-Коннела, поскольку считал своим долгом защищать его. Быть может, с моей стороны это и было ошибкой, но я не раскаиваюсь. Разумеется, потом, когда на свет явилась претенциозная книжонка Торпа, я уже ничем не мог ему помочь. Не знаю, говорил ли вам Питер, но за последние два десятка лет он добился поразительных результатов и в теории чисел, и в топологии, даром что живет в лесной хижине. Его, впрочем, такая жизнь вполне устраивает. Отсутствие компьютера будоражит мысль. Как я упоминал, он пишет мне письма, хотя назвать их письмами можно с большой натяжкой. Как правило, несколько беглых строк, скажем, о погоде, о каком-нибудь очередном ремонте в хижине, а дальше — страницы и страницы рукописных вычислений. Много лет подряд я читал их сам, а когда стало сдавать зрение, пришлось просить секретаршу перепечатывать. У Питера невозможный почерк!

Кэрролл показал на картонную коробку на полу, битком набитую папками.