Он вспомнил о Скуик.

Гревилль, очевидно, жестоко увлечен, раз готов жертвовать кем и чем угодно в угоду малейшему желанию Вероны. Это невольно вызывает презрение к жалкому человеку, но удивительно все же, что в наши дни еще можно встретить такую самозабвенную страсть.

Марта была права, когда сказала, что люди, подобные Гревиллю, сами губят себя.

Вероне нужен был бы деспот, грубиян, и она молилась бы на него. Карди же носился с каждым ее переживанием, а сам ничего в ней не будил.

Возможно, что она вообще неспособна была испытывать подлинное чувство, — разве по таким поводам, как цвет ее лица или новая — шляпа.

"И из-за таких-то женщин мужчины сходят с ума!" — иронически думал Темпест.

Сам он никогда не испытывал мук несчастной любви, не расходовал сил на то, чтобы добиться взаимности. Всегда искали его любви, надоедали ему.

Мысли его вернулись к Тото. Неужели и она не умеет чувствовать? Выражение глаз Темпеста изменилось, когда он подумал: — "Нет, клянусь небом!"

Вспомнив минуту, когда он держал Тото и руки его лежали у нее на груди, он снова испытал то острое сладостное ощущение, которое внезапно проснулось в нем тогда.

Он вдруг спохватился.

Тридцать шесть и семнадцать, всего семнадцать!

Он попытался думать о Тото под этим углом, но внутренний голос говорил ему, что ссылка на возраст нелепа, что он просто хочет защититься таким образом от собственных мыслей. И, отказавшись от этой уловки, он стал лицом к лицу с фактом: он влюблен в Тото.

Как это бесцельно, как не укладывается в рамки его жизни!

Хорошо, черт возьми, что прошлой ночью он не потерял головы окончательно!

Она, по всей вероятности, выйдет замуж за Треверса, — он порядочный малый, — и выйдет не откладывая. Союз будет во всех отношениях подходящий.

А все же она дрожала и трепетала в его руках!

Эта мысль наполнила его ликованием, — этого у него никто не может отнять.

Но пьянящая радость быстро покинула его; мир стал снова дождливым, бесконечно скучным местом, где надо выполнять принятые на себя обязательства и, по возможности, развлекаться.

Он решил позавтракать в Клубе путешественников и отправился туда в автомобиле, блестящими сердитыми глазами поглядывая на водосточные канавы, переполненные водой, на уродливые силуэты женщин в галошах, на запотевшие окна магазинов.

В клубе он сразу наткнулся на Карди, заказывавшего, как он объяснил Нику, пятую порцию виски с содовой.

— После вчерашнего? — справился Темпест.

— Нет. — Карди отпил большой глоток, отвел взгляд в сторону и, опуская стакан на стол и вытягивая ноги, стройные и хорошо обутые, сказал: — Нет, так надо… Она уезжает завтра. Скуик, ее старая бонна, уехала сегодня. Для Тото, разумеется, ничего лучше придумать нельзя… Верона совершенно права. Этот год в Париже принесет ей массу пользы. Пансион великолепный, я уверен. Верона сама училась там.

Последовало заключение:

— Так вот, вы понимаете, конечно…

Очевидно, все добродетели, какие следовало усвоить девушке, сообщались тем парижским пансионом, в котором двадцать лет тому назад училась Верона!

Темпест промолчал, но видел по лицу Карди, что тот угадывает его неодобрение.

Карди поднялся и, обтягивая жилет — один из тех прямых жилетов, о которых недавно говорила Тото, — сказал:

— Знаете что, Ник, приходите завтра завтракать в половине второго, проводить, кстати, Тото. Она уезжает около четырех, кажется.

— С восторгом, — отозвался Темпест. Он тоже поднялся: — Прекрасный день сегодня, правда?

Карди вдруг стал экспансивен: результат пяти приемов виски и смутного сознания, что он выставляет себя в невыгодном свете и что следовало бы загладить впечатление.