Глава XI

"Наконец-то я снова живу", — думала Тото, голодная и счастливая, откусывая кусок забавного толстого бутерброда и ласково поглядывая на баварцев в их шляпах-котелках, украшенных бантами.

Бавария — Вауеrn — шипящий акцент, странные наряды мужчин, запах горячего кофе, который развозят по платформе, толпы встречающих, смех и плач, зимнее солнце, купе с плюшевыми диванчиками, горячий пол, обжигающий подошвы! Все напоминало встречу с добрым старым другом! Все было овеяно тихой радостью возвращения домой! Каждый телеграфный столб, казалось, спешил ей навстречу, шепча слова привета!

Карди, Тото и Скуик проделали тот же путь два года тому назад. Но Тото не позволяла себе возвращаться к этим воспоминаниям. Не надо думать о Карди — он уже не прежний Карди и не будет прежним никогда.

— Einsteigen! — проревел кондуктор, и Тото, взобравшись по высоким ступенькам, уселась в своем уголке и задумалась о власти любви все изменять и преображать.

Пока не любишь — ты простой смертный, один из многих, добр понемножку ко всем, рад помочь другому. Но стоит полюбить — и ты уже весь принадлежишь одному существу, и никто больше, ни одна душа ничего не значат для тебя. С этим ничего уж не поделаешь, очевидно. Так было с Карди. И с Викторин тоже. Теперь кажется неправдоподобным, что какие-нибудь шесть месяцев тому назад Карди принадлежал ей и был как будто доволен. Но стоило Вероне позвать — и Карди, ее и Скуик, перестал существовать.

"А все-таки я не забыла бы Карди, даже если бы полюбила кого-нибудь, — думала Тото. — Никак не могла бы забыть, как чудесно нам жилось вместе. Когда у меня болело горло, например, дэдди ради меня отказался от поездки на яхте, остался со мной в Биаррице и учил меня играть на пианоле, и мы клеили с ним карусели и вырезывали человечков из коричневой бумаги, — а ведь это было всего два года тому назад".

Она вздрогнула: сосед по купе уронил к ее ногам книгу и, поднимая, рассыпался в извинениях.

Тото улыбнулась ему, ответила несколькими словами по-немецки, заметила, что он высок ростом, белокур и чересчур тщательно одет, — и тут же забыла о его существовании.

А молодой человек, выйдя из купе, подошел в коридоре к другому — по фигуре и общему виду его двойнику — и сказал, выпуская дым своей папиросы через нос:

— Англичанка или американка, но не из породы Эмм, дорогой, — за мной пять крон!

Оба раскатисто захохотали, затем тот, что был помоложе, высказал предположение:

— Из той проклятой Комиссии, наверное. Секретарь, пожалуй. А шляпа у нее все-таки парижская!

— Пока не угасла последняя искра жизни, есть надежда, — поддразнил его приятель. — Раз налицо парижская шляпа, есть шанс.

— Так или иначе, — серьезно сказал Аксель Штром, — такое лицо не забывается. Я тотчас узнаю ее, если встречу. А едет она в Вену! Я узнал у контролера.

Он был настолько заинтересован, что этого хватило ему на весь скучный переезд до Вены, длившийся еще целый день. А когда поезд остановился на венском Hauptbahnhof, любопытство его разгорелось с новой силой.

Они с Эрнестом ездили в Париж поразвлечься, и о возвращении своем никого не известили; никто их не встречал, поэтому Аксель имел полную возможность всецело посвятить себя наблюдениям над Тото.

— Один чемодан, ничего больше, — сообщил он Эрнесту. — Секретарь, конечно. Никто ее не встречает. Ох, эта Комиссия! Держу пари, что она отправится в "Бристоль", — все они там останавливаются, и Комиссия работает в большом зале.

Он ринулся вперед, чтобы подслушать, какой адрес назовет Тото шоферу, и вернулся к менее впечатлительному посмеивающемуся Эрнесту с информацией:

— О, небо, она едет на Марктгассе, братец!

— Да пусть ее, — добродушно уговаривал Эрнест, — пусть едет, куда хочет! Поедем и мы по домам!

— Одну минутку! — взмолился Аксель.