У себя в спальной Тото сидела на краешке кровати.

"Что ж, пусть уходит! Если ни о чем не жалеет — пускай. Я ничего дурного не делала, а он воображает, что может дуться без конца!.."

Скучная процедура — одеванье! Сегодня выдался как раз такой день, когда волосы не хотят лежать, как следует, и все вообще скверно: платье, которое хочется надеть, измято, а на чулках, выбранных после долгих колебаний, спускается петля.

Наконец Тото вышла на улицу — усталая, обиженная, злая на себя, на Ника и на жизнь.

Делать ей было нечего; предстоял длинный пустой день; отчаянно хотелось, чтобы Ник был подле нее.

Их ссора перестала занимать ее, как это было вначале; сознание собственной правоты утратило всякое значение, и в довершение начинала болеть голова.

Тото повернула к дому и, только обогнула последний угол, как из остановившегося у тротуара роскошного автомобиля вышла ее мать.

Порой в жизни все складывается так, как не должно было бы складываться: будь Тото с Ником, встреча была бы для нее, конечно, не приятная, но совсем не такая трагичная.

Верона остановилась, улыбнулась очень сдержанно и воскликнула, по обыкновению мягко:

— Тото! — затем добавила с некоторым смущением: — Я только что из Парижа.

Она была шикарно одета в черное, и каждая линия ее фигуры поражала стройностью и изяществом.

— Ты знаешь, конечно! — продолжала она. — Я никак не могла найти тебя. В Вене о тебе ничего не знали; позже мне написал из Будапешта какой-то мужчина, что ты уехала в Париж. В Париже, разумеется, я поехала прямо к мадам Ларон и от нее узнала, что ты забрала свои вещи, что ты останавливалась в "Ритце", а в "Ритце" сказали — ну, да это неважно! Довольно, если я скажу, что все это было очень утомительно. Но что ты делаешь здесь? Где остановилась?

— Вот в этом доме.

— Придется серьезно переговорить с тобой. Что за особа твоя хозяйка?

— Хозяйки нет, — с отчаянием проговорила Тото.

— Ты сняла отдельную квартиру? — Верона замолчала, так как была и слишком удивлена, и слишком рассержена.

Она прошла вслед за Тото в гостиную, опустилась на большой диван и вопросительно посмотрела на Тото.

— Ты знаешь, конечно, что Карди оставил тебе все решительно?

— Не знала до сих пор.

— Тото! Да где же ты была, в конце концов! Видит небо, я мать непритязательная, но, право, тебе следует немного считаться со мной, из вежливости хотя бы. Было чрезвычайно неприятно отвечать все это время людям, что я понятия не имею, где ты. Сегодня я обедаю с Чарльзом Треверсом и его сестрой, — он, наверное, спросит. Я еще не видала его. Но с его сестрой (она вышла замуж за Рауля де Шовена) мы возвращались одним пароходом из Нью-Йорка.

— Я видела вчера Чарльза. Я провела с ним весь день, — сказала Тото.

— Ах, вот что! Но то, что ты поддерживала отношения с Чарльзом, еще не объясняет остального. Эта квартира, например? Неужели ты сняла ее сама, в твоем-то возрасте? И если так — откуда ты достала деньги?

Тото мигом инстинктивно поняла, что ей не выдумать никакого объяснения; с самой встречи с Ником в Вене ей ни разу не приходилось объяснять, теперь, очутившись в таком трудном положении, она покраснела до корней волос, и в первый раз в сердце зашевелился страх.

Она сказала, то краснея, то бледнея:

— Это квартира Ника.

— Ника? — переспросила Верона. — Ты хочешь сказать, что вышла за него замуж, ничего не сказав мне? Это в твои-то годы? И что за Ник?

— Мама, — зашептала Тото, — я… я… Видите… я любила Ника давным-давно, еще в Копенгагене, и он любил меня.