Мама подъехала к тротуару, выключила мотор и откинула рукой волосы.

— Так в чем дело? Лоренцо, прошу тебя, не начинай… Ты же знаешь, что в такую рань я плохо соображаю.

— Дело в том, что… — Я сжал кулаки. — Все остальные едут без родителей. Я не могу явиться к ним вместе с тобой. Произведу плохое впечатление.

— Объясни… — Она потерла глаза. — Это что же, я должна высадить тебя тут?

— Да.

— Но я не смогу в таком случае поблагодарить родителей Алессии.

Я пожал плечами:

— И не нужно. Я сам это сделаю.

— Об этом не может быть и речи. — И она повернула ключ зажигания.

Я рванулся к ней:

— Нет… Нет… Пожалуйста.

Она оттолкнула меня:

— Что «пожалуйста»?

— Пусти меня одного. Я не могу прийти туда с мамой. Меня засмеют.

— Но что за глупость… Я хочу узнать, все ли в порядке, не надо ли сделать еще что-нибудь. Элементарная вежливость. Я не такая грубиянка, как ты.

— Я не грубиян. Я такой, как все.

Она включила поворотник. Нет, она не уступает. Я не ожидал, что ей так важно проводить меня. Я почувствовал, как меня охватывает гнев. И принялся бить кулаками по ногам.

— Что это с тобой?

— Ничего. — Я так стиснул дверную ручку, что побелели костяшки пальцев. Я готов был вырвать зеркало заднего вида и разбить окошко.

— Ты ведешь себя как маленький.

— Это ты обращаешься со мной как с… — Я ругнулся.

Она метнула на меня быстрый взгляд.

— Не смей употреблять бранные слова. Ты же знаешь, я этого не терплю. И незачем устраивать сцены.

Я стукнул кулаком по приборному щитку.

— Мама, я хочу прийти туда один, черт возьми. — Злость душила меня. — Хорошо. Я никуда не поеду. Теперь ты довольна.

— Знаешь, Лоренцо, я ведь сейчас всерьез рассержусь.

У меня оставался последний козырь.

— Все сказали, что приедут без родителей. И только я, как всегда, появлюсь с мамой. Из-за этого-то у меня все проблемы…

— Не придумывай теперь, будто я виновата, что у тебя проблемы.

— Папа сказал, что я должен быть самостоятельным. Что у меня должна быть своя жизнь. Что я должен оторваться от тебя.

Мама сощурилась и сжала тонкие губы, словно заставляя себя молчать. Потом обернулась и посмотрела на проезжавшие мимо машины.

— Они впервые пригласили меня… и что теперь станут думать обо мне? — продолжал я.

Она осмотрелась, словно ища кого-то, кто подсказал бы ей, как быть.

Я сжал ее руку:

— Мама, не беспокойся…

Она покачала головой:

— Какое уж тут спокойствие.

Я стоял с рюкзаком за плечами, держа лыжи и мешок с лыжными ботинками, и смотрел, как мама разворачивает машину. Я попрощался с ней и подождал, пока «БМВ» скроется на мосту.

И пошел по аллее Мадзини. Миновал здание Итальянского радио и телевидения. Метрах в ста от виа Соль ди Лана остановился, чувствуя, как колотится сердце. Во рту ощущалась горечь, будто лизнул медный провод. Рюкзак оттягивал плечи. А пуховик на мне превращался в сауну.

У перекрестка я осторожно выглянул за угол.

В конце улицы возле современной церкви стоял огромный джип «мерседес». Рядом Алессия Ронкато, ее мама, Шумер и Оскар Томмази. Они укладывали чемоданы в багажник. К «мерседесу» подъехал и остановился «вольво» с парой лыж на крыше. Из машины вышел Риккардо Добож и подбежал к остальным. Вскоре выбрался оттуда и его отец.