И вот, сейчас плавно изгибаясь перед старинным венецианским зеркалом, она надевала это платье после душа. Надо же, как бывает… «Роберту это понравится», — уверяла тогда Джейн. Ее захлестнуло неизъяснимое нарастающее волнение. Представилось, как он расстегивает эти маленькие пуговки, освобождая ее нагое тело… Растворяясь в этом сладостном сне, она слегка вскрикнула.

— Шарон?

Она открыла глаза. Лицо ее пылало. Она поняла, что Роберт слышал ее.

— Что случилось? Ребенок… Что-то не так?

Он подошел к ней, обнаженный до пояса, в светлых брюках, которые при каждом шаге облегали его узкие бедра.

Шарон смотрела на мужа как загипнотизированная, следила за каждым его движением. Губы ее слегка приоткрылись.

— Робби…

Он подошел так близко, что она могла прикоснуться к нему. В смятении она так и сделала и тут же подняла потемневшие от желания глаза.

— Я хочу тебя, — неуверенно призналась она. — С тобой… Я…

— Шарон, — начал он, но она не хотела ничего слышать. К чему сейчас слова? Она еще крепче вцепилась в его руку.

— Нет, нет… Не говори ничего… Пусть будет так… Роберт, мне страшно, — с дрожью в голосе говорила она. — Я не понимаю, что со мной делается… почему я…

Она учувствовала, что он бережно отклоняется в сторону.

Шарон стеснялась приблизиться к нему, потому что не ручалась за себя, и вместе с тем неодолимо тянулась к Роберту, ведь он — единственный, на кого она может положиться в этом ставшем вдруг чужим, ускользающем от нее мире.

Когда Роберт склонился над ней, она нечаянно прикоснулась губами к пульсирующей вене на его шее. Смерч желания взвился в Шарон. Она простонала его имя и голодными, отчаянными поцелуями покрыла его плечи и грудь. Все ее самообладание истаяло во вкусе и запахе его тела, в ощущении его кожи, в том, как он сжимал ее плечи, когда она лихорадочно ласкала губами его шею… Теперь он больше не отстранял ее, а с необычайной осторожностью принимал к себе.

Его сердце вдруг застучало быстрее, руки сплелись у нее на спине… Роберт пластично покачивал ее, а она скользила губами по его коже в такт этому движению…

А потом Роберт вдруг сам поцеловал ее, обняв ладонями ее лицо. Она была почти недвижна, когда его губы коснулись ее губ. Что было такого возбуждающего в этом поцелуе, почему невозможно было ему противиться? Шарон не успела дать себе в этом отчет. Она страстно приникла к Роберту, губы ее раскрылись под его губами, неистово слились с ними.

Она все сильнее прижималась к нему, сквозь одежду ощущая, как он возбужден, желая быть к нему еще ближе…

— Робби, мое платье… — Прошептав ему в губы эти слова, Шарон увидела его сверкающие глаза. Как будто смотришь на солнце, только куда опаснее, подумала она.

Все тело ее наполнилось жаром, и от этого хотелось другой наполненности, которую только он мог ей дать. Роберт ошарашено смотрел на ее платье, словно не понимая, о чем она просит.

— Сними с меня… Слышишь дурачок?.. — настаивала в полузабытьи она. — Я хочу почувствовать тебя, Роби, тебя всего… Слышишь?

Не сознавая, что делает, она уже положила его ладони себе на плечи, провела ими вниз, к талии, и теперь наблюдала, трепеща от предвосхищения, как он медленно начал расстегивать бесчисленные пуговички, неотрывно глядя ей в глаза.

Когда он дошел до застежки у нее на груди, Шарон пробила дрожь.